Учитесь говорить по-лужицки

На тумбочке — целая стопа книг. Купленных и полученных в подарок. Тут даже есть Новый завет, подаренный мне вдовой писателя Петра Малинка Катариной Малинковой. Я пошутил тогда, что она таким образом подсказывает мне заниматься по методу Чернышевского, верней, одного из героев «Что делать?», который учил иностранный язык, постоянно читая на нём Евангелие. Не знаю, как учила языки сама Катарина, но её пример впечатляет. Эта женщина очень скромно, как о чём-то заурядном, говорит о том, что переводит художественную литературу с чешского и украинского; она к тому же выучила словацкий, хорошо говорит по-польски, а когда приехала в Москву, то через две недели неплохо освоилась и в русской языковой обстановке. Настолько неплохо, что перевела потом на свой родной верхнелужицкий «Бедных людей» Достоевского, «Петербургские повести» Гоголя, «Мать» Горького. А когда успевала Катарина ещё и растить-воспитывать семерых детей?.. Разговаривали мы с ней по-русски.

Но с чего же начну сегодня я? С учебника? Со словаря? С маленькой книжечки верхнелужицких пословиц и поговорок? Или с Нового завета? Или продолжу начатую уже книгу Мерчина Новака-Нехорньского о его путешествиях в Югославию? «Его речь настолько сербская, что её невозможно быстро переводить» — эти слова о языке Мерчина Новака, принадлежащие современному критику и помещённые на обороте суперобложки, должны были бы меня обескуражить. Но ведь их-то я перевёл! Может быть, правда, слишком дословно перевёл и лучше бы так: «Его язык настолько сербский, что с трудом поддаётся переводу». Но мне и нужна сама сербская речь, а не нагромождения латинизмов. Я хочу читать путешествие «северного серба» к сербам балканским, а не путеводитель на эсперанто.

Позавчера, знакомясь в дрезденском аэропорту с Тони Бруком, я произнёс лужицкое приветствие, вычитанное в одной из тетрадок Срезневского:

— Помгай Бог!

— О, ты знаешь наше «Помгай Бог»! — улыбнулся он.

— Но это всё, Тони, что я знаю.

Тогда он рассмеялся беспечно, как ребенок:

— Хорошо! Я тоже плохо знаю по-русски, але будем говорить на славянский эсперанто: немножко по-русски, немножко по-сорбски, трошки по-польску, трошки по-чешску…

— И ще трохи по-украиньски.

Славянское эсперанто? Я думаю, он пошутил. Если бы оно существовало, имелись бы, наверное, общедоступные пособия, словари, учебники, разговорники, а о них что-то не слыхать. Никогда не интересовался историей движения эсперантистов, но могу допустить, что в пору наибольшего размаха этого движения кто-нибудь заикался и о проекте искусственного языка для нужд собственно славянского мира. Почему бы нет? Наверное, существование краткого свода общеупотребимых сегодня в славянском мире слов и словосочетаний помогало бы нам на первых порах знакомства… Но, впрочем, велика ли помощь? Не станет ли со временем такой учебно-вспомогательный свод помехой для более глубокого понимания друг друга? Ведь подлинное понимание возникает тогда, когда знание сходств уже не насыщает, а возникает интерес к различиям, уважение к ним. Почитание несходств, радость при виде разнообразия — вот признак подлинной культуры в общении между народами. В этом смысле эсперанто совершенно некультурно. Оно обещает народам лёгкие и пошлые пути, чечевичную похлёбку вместо первородства. Принудительная прививка искусственного языка, осуществись она, явилась бы сигналом к упразднению наций и народов и фабрикации единообразной, убого-примитивной человеко-массы.