Читаем Учитесь плавать (сборник) полностью

Бесшумно отогнул доску и пролез внутрь, задвинул на место, вдруг кто мимо пойдет, увидит и крикнет бабке, запомнят потом, когда разбираться начнут. Толик действовал осторожно, стараясь ничего не упустить из виду. Прячась в кустах пошел к дому по твердой сухой земле, чтоб не наследить, а у крыльца, схватив тряпку, оттер ботинки от пыли, на всякий случай. Внутри было тихо, только часы на кухне еле слышно тикали, воздух в открытом окне дрожал и прятался в занавесках. Толик на цыпочках вошел в комнату. Встал в дверях, опять прислушался. Из спальной ни звука. «Так и есть, лежит, в потолок смотрит», — держась за стенку, медленно, чтобы половицы не скрипели, двинул туда. От небывалого напряжения тряслись колени. Осторожно просунул голову — кровать аккуратно застелена, ни морщинки на покрывале. Замер и еще раз заглянул, никого, просунул голову глубже, чтоб всю спальню видеть — никого. Толик совершенно ошалел. «Где же она? На огороде не было». Для верности спустился в подвал, окном выходящим на зады. Бабка, по-прежнему, не разгибалась над кустом. Снова поднялся в дом, обшарил все закутки. «Что за черт?!» — только сейчас обратил внимание, что и вещей Лиданьки нигде не валяется, ни чемодана, ни платьев, ничего из ее дешевой бижутерии. Открыл шкаф — бабкино единственное выходное платье. Все еще не веря смутной догадке, кинулся из дома, потихоньку пробрался к соседкиному окну и глянул внутрь — Лиданька, если не спала, часто сидела здесь — но и там никого не было. Опять рванул к себе, уже не заботясь ни о чем, тщательно прочесал все вещи, никаких следов, влетел на кухню — на столе одна кружка, бабкина, большая, в крупный цветок, со стертым с одной стороны краем, Толик с детства помнил, бабка никому не разрешала к ней прикасаться. «Т-а-а-к! — к такому повороту он был не готов и потерянно сел на табурет, — может в город уехала, разминулись в дороге. Что, что делать?» — он не внял облегчению, что заползало в груди, как паук, а порешил возвратиться немедленно, перехватить у дома, хитростью завлечь в подвал, начал даже предлог придумывать:

— Вот тебе раз!

Толик вздрогнул и невидящим взглядом посмотрел на бабку, что стояла в дверях и улыбалась во весь рот. Минуту смотрел, не говоря ни слова, а потом соскочил и понесся из дома.

— Ты чего? — закричала та, выскочив следом на крыльцо.

«Надо у нее все выпытать, задержусь ненадолго», — подумал и остановился.

— Где мать, когда уехала? — повернул он навстречу.

Бабка медленно сползла на ступеньки.

— Не было ее:

— Как не было?! Послезавтра две недели будет, как уехала, — проговорил скороговоркой Толик, но, глянув на трясущиеся бабкины губы, понял, что она не врет, и Лиданька не приезжала.

— Ускользнула, — он присел на крыльцо, — почувствовала. Но каким образом, что за сила в ней?

— Ты о чем? — бабка потихоньку приходила в себя.

— О матери, — в каком-то забытьи рассуждал сам с собой. Встал и пошел за дом. Бабка направилась туда же.

— Что делать будем? — резво поинтересовалась она иным, уже лишенным всякой тревоги за дочь голосом.

Толик уставился на нее, будто что-то страшное почудилось ему. Бабка очень напомнила Лиданьку. Такая же кругленькая и коротенькая, тот же, по-мужски хорошо поставленный голос, та же уверенная поступь, да и глаза все те же, юркие и похотливые, прикрытые белыми ресничками. Она потянула руки и прижалась к нему, обхватив за плечи.

— Ну, здравствуй наконец, давно тебя не было.

Толик оледенел от осознания нескончаемого женского порока.

— Вот, значит, откуда все ниточки вьются! Из этого дома, стало быть. Гнездо скорби, сорной травы, что плодится без толку, и, подхваченная ветром неистовой и безумной страсти, кидает свои семена повсюду!

Он резко отстранился, с ненавистью почувствовав, что начинает возбуждаться. Схватился за голову и завыл по-волчьи.

— У-у-у-у-у! — желая бабке мгновенной смерти от сердца или сосудов в крошечной голове прежде, чем приведет в исполнение свой чудовищный план.

— Играться вздумал, вот дурачок. А что это у тебя там, гостинцы? — бабка, сияя, стояла рядышком и указывала на вздувшиеся спереди брюки.

— А то как же, как без них-то?

Он оглянуться не успел, как опутанный сетью ее льстивых и манящих улыбок, встрял в непролазное болото бабьих капризов и желаний. Совершенно не помнил (словно густой туман опустился на землю), что произошло следом и очнулся лишь от оргазмических пульсаций тела. Увидел, как бабка тут же отлепилась и повалилась рядом у ног, застыв в нелепой и неудобной позе. Косынка сползла на шею и болталась удавкой. Осторожно обойдя ее, заглянул в лицо. Остановившиеся глаза устремились к небу, и дьявольская ухмылка исковеркала губы. Быстро поправил юбку и посмотрел вокруг. Никто не видел их — пушистая яблоня оградила мрачную сцену прощания от посторонних глаз. Он застегнул брюки и, прячась у забора, двинулся к лазу, оглянулся напоследок — бабка лежала, раскидав толстые ноги между грядок, слабый ветерок шевелил подол и трепал волосы. Толик застелил доску в заборе и пустился бегом к лесу, надежному хранителю всех человеческих тайн.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза