Да будет это смыслом и правдой твоего брака. Но то, что называет браком многое множество, эти лишние, – ах, как назову я его?
Ах, эта бедность души вдвоем! Ах, эта грязь души вдвоем! Ах, это жалкое довольство собою вдвоем!
Браком называют они все это; и они говорят, будто браки их заключены на небе.
Ну что ж, я не хочу этого неба лишних людей! Нет, не надо мне их, этих спутанных небесною сетью зверей!
Пусть подальше останется от меня Бог, который, прихрамывая, идет благословлять то, чего он не соединял!
Не смейтесь над этими браками! У какого ребенка нет оснований плакать из-за своих родителей?
Достойным казался мне этот человек и созревшим для смысла земли; но когда я увидел его жену, земля показалась мне домом для умалишенных.
Да, я хотел бы, чтобы земля дрожала в судорогах, когда святой сочетается с гусыней.
Один вышел, как герой, искать истины, а в конце добыл он себе маленькую наряженную ложь. Своим браком называет он это.
Другой был требователен в общении и разборчив в выборе. Но одним разом испортил он на все разы свое общество: своим браком называет он это.
Третий искал служанки с добродетелями ангела. Но одним разом стал он служанкою женщины, и теперь ему самому надо бы стать ангелом.
Осторожными находил я всех покупателей, и у всех у них были хитрые глаза. Но жену себе даже хитрейший из них умудряется купить в мешке.
Много коротких безумств – это называется у вас любовью. И ваш брак, как одна длинная глупость, кладет конец многим коротким безумствам.
Ваша любовь к жене и любовь жены к мужу – ах, если бы могла она быть жалостью к страдающим и сокрытым богам! Но почти всегда два животных угадывают друг друга.
И даже ваша лучшая любовь есть только восторженный символ и болезненный пыл. Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях.
Когда-нибудь вы должны будете любить дальше себя! Начните же учиться любить! И оттого вы должны были испить горькую чашу вашей любви.
Горечь содержится в чаше даже лучшей любви: так возбуждает она тоску по сверхчеловеку, так возбуждает она жажду в тебе, созидающем!
Ницше чувствовал именно эту тоску. На него угнетающе действовали те идеалы, которые привлекали простых людей и людей образованных, относивших себя к элите. Он с горечью отмечал, что XIX век вместе с научными и техническими достижениями принес и измельчание личности, погоню за наживой, излишнюю рассудочность. Ницше страдал от того, что человек стал превращаться в «полезную машину», нацеленную на достижение все больших и больших материальных благ.
Жажду в созидающем, стрелу и тоску по сверхчеловеку – скажи, брат мой, такова ли твоя воля к браку?
Священны для меня такая воля и такой брак.
Так говорил Заратустра.
Многие умирают слишком поздно, а некоторые – слишком рано. Еще странно звучит учение: «Умри вовремя!»
Умри вовремя – так учит Заратустра.
Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! – Так советую я лишним людям.
Но даже лишние люди важничают еще своею смертью, и даже самый пустой орех хочет еще, чтобы его разгрызли.
Серьезно относятся все к смерти; но смерть не есть еще праздник. Еще не научились люди чтить самые светлые праздники.
Семен Франк в своей работе «Фридрих Ницше и этика любви к дальнему» пишет о том, что Ницше очень ярко, радостно и сильно говорит о смерти в этой части своего произведения. Вряд ли кто-то еще до него так смог сказать об этом явлении. Его слова – апофеоз «свободной смерти».
Совершенную смерть показываю я вам; она для живущих становится жалом и священным обетом.
Своею смертью умирает совершивший свой путь, умирает победоносно, окруженный теми, кто надеется и дает священный обет.
Следовало бы научиться умирать; и не должно быть праздника там, где такой умирающий не освятил клятвы живущих!
Так умереть – лучше всего; а второе – умереть в борьбе и растратить великую душу.
Но как борющемуся, так и победителю одинаково ненавистна ваша смерть, которая скалит зубы и крадется, как вор, – и, однако, входит, как повелитель.
Свою смерть хвалю я вам, свободную смерть, которая приходит ко мне, потому что я хочу.
И когда же захочу я? – У кого есть цель и наследник, тот хочет смерти вовремя для цели и наследника.
Из глубокого уважения к цели и наследнику не повесит он сухих венков в святилище жизни.