Удача близнецов

Обошел сад, разглядывая деревья. Сад был большой, в основном из яблонь, абрикосовых и персиковых деревьев, айвы и слив с вишнями. На осенних яблонях яблоки усыпали ветки так густо, что их пришлось подпирать рогульками, иначе б сломались. Были тут и самые разные ягодные кусты. За садом нашлись грядки с садовой земляникой, на которых сейчас копался пожилой работник, затем ровные ряды черничных кустиков и большие клумбы с душистыми травами, из которых составляли здешние травяные чаи, известные не только в Пекорино. Нашел Джулио и пасеку – обширную поляну, поросшую разнотравьем, на ней стояло с три десятка ульев, и два работника отжимали мед из сот. Кроме сада и огородов, в поместье еще имелись несколько мастерских: в одной ткали рогожные коврики и мешки, в другой делали свечи, в третьей красили козью шерсть, а в четвертой лепили и обжигали кирпичи и черепицу из местной серой глины. За мастерскими виднелись коровник, птичник и большой загон для коз. Джулио подумал, что хозяйство тут наверняка налажено хорошо, и влезать в это дело ему нет никакого смысла, да и не требуется, надо будет только попросить отца иногда проверять, как тут идут дела. Сам Джулио очень сомневался, что у него в ближайшие двадцать-тридцать лет будет достаточно времени, чтобы хотя бы вникать в эти хозяйственные вопросы, а не то что ими заниматься. Вот когда ему стукнет лет семьдесят пять… Если, конечно, он доживет. Паладинская служба полна опасностей, и не все паладины умирают своей смертью от старости, особенно храмовники.

От этих мыслей его отвлекли глухие удары в деревянное било – пустую колоду на цепи, подвешенную у летней кухни. Управляющий звал на обед.

Для Джулио обед накрыли в столовой. Стол был застелен льняной скатеркой с мережкой по краям, да и еда оказалась простой: густая чечевичная похлебка с кореньями, заправленная смальцем, спагетти с мягким сыром и тушеной в сметане курятиной, и поджаренные на решетке над углями овощи. И кувшин светлого пива.

После обеда, переодевшись в тренировочные рубашку и штаны (не хотелось, если что, испачкать новый мундир), Джулио ушел все-таки в погреб, прихватив с собой пару шкур с диванчика в гостиной и большую оловянную чарку из буфетной стойки в столовой. Надираться следовало обстоятельно, и притом без свидетелей. Потому что при свидетелях стыдно.

В погребе, расстелив шкуры у стены, Джулио оглядел бочки и решил начать сразу с самогона. Отвернул кран, налил клюквянки и, зажмурившись, хряпнул полчарки. Рот обожгло, но в остальном самогон не оказал никакого эффекта, даже обидно сделалось. Джулио допил чарку, по-прежнему ничего не чувствуя, потом налил голубичного самогона… затем попробовал бренди, после бренди его потянуло освежиться пивом, а затем он вернулся к клюквянке, потом заметил бочонок медовухи, и тут-то его и накрыло.

Проснулся от жуткого холода. Не сумев разлепить опухшие веки, попытался сесть, но не смог – голова была словно пустой чугунный котел, в котором перекатывались камни, а тело болело так, словно он целый день на плацу тренировался. С большим трудом удалось повернуться на бок. Полежав так немного, Джулио снова повернулся на спину и попытался сесть. Получилось с третьего раза, голова тут же загудела страшной болью.

– О, Дева, зачем же я так надрался вчера… – простонал он, потер глаза и таки смог наконец их открыть. Не увидел ничего. Испугался на мгновение, но потом сообразил, что он же в погребе, и что свеча, с которой он сюда спустился, уже прогорела и погасла. Тяжко вздохнув, юноша попытался нащупать в кармане светошарик, но кармана не нашел и вспомнил, что перед «надиранием» переоделся в тренировочные штаны и рубашку, а на них карманов нет.