Удача – это женщина

– Где ты, скажи на милость, собираешься все это носить, а главное, когда? – вопрошала она подругу. – Ты раз в несколько лет ездишь в Гонконг, а когда возвращаешься в Сан-Франциско, то работаешь как проклятая в одной из своих благотворительных организаций или сидишь взаперти на ранчо. Вот, к примеру, это лиловое шелковое платье ты наденешь, чтобы копаться в земле на твоих обожаемых виноградниках?

Фрэнси пожала плечами и одарила подругу одной из своих самых ослепительных улыбок.

– Трудно сказать, – проговорила она, – но они такие красивые.

Фрэнси, конечно же, лукавила. Она-то прекрасно знала, что покупает все это ради Бака. Она уже не могла думать о себе, не связывая свою судьбу с судьбой Бака. Каждый день она получала от него телеграммы, удивительно однообразные по содержанию: «Я люблю тебя». Время от времени ее посещала тревожная мысль, что это – игра с огнем, но была уверена, что, если Бак за ней вернется, она отправится за ним хоть на край света.

– Надеюсь, ты не завела здесь интрижку, пока я спешила к тебе навстречу? – с подозрением глядя на Фрэнси, продолжала допытываться королева гостиничного бизнеса. Фрэнси вспыхнула, а Энни залилась довольным смехом: – Ну вот, я верно угадала. Что же ты ничего не рассказываешь о нем?

Фрэнси прикусила губу и в смущении стала вертеть колечко на пальце.

– Я не могу, – выдавила она наконец из себя.

– Это значит, что он, по-видимому, женат, – вздохнула Энни. – О Господи, Фрэнси, в какую же переделку ты попала на этот раз?

– Энни, его зовут Бак Вингейт, – вырвалось у Фрэнси. – Это было подобно волшебству. Я хочу сказать, что любовь – волшебное чувство, разве нет? У нас все произошло совсем не так, как было с Эдвардом. Тогда я влюблялась в него постепенно, как бы не торопясь. Но с Баком все иначе – я уверена, что действительно люблю его, Энни.

Последние слова она почти выкрикнула, – и все присутствующие на показе мод в ателье мадам Вийон, включая и манекенщиц, словно по команде повернули головы и посмотрели на нее: слово «любовь» люди понимают на любом языке. Фрэнси опомнилась и, понизив голос до шепота, рассказала Энни о своем молниеносном романе.

– И ты позволила ему уехать? – спросила удивленная Энни.

– И я позволила ему уехать, – повторила Фрэнси, растерянно глядя на подругу.

– Тогда к чему эти новые туалеты? Ты надеешься, что он вернется…

– Пожалуй, да… вернее, нет… О Господи, Энни, я ничего еще не знаю. Если он вдруг вернется… что мне тогда делать?

Их беседу прервала помощница мадам Вийон, которая принесла Фрэнси чек на подпись. После этого подруги вышли из салона и медленно двинулись по улице.

– Бак в тебя влюбился, как только познакомился с тобой у меня на приеме, – сказала Энни. – Я знала об этом с самого начала. Но ведь ты понимаешь, что все в мире против нас. И не только Марианна, знаешь ли. Я говорю о его политической карьере. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что ему придется с ней распрощаться, если он на тебе женится?

Фрэнси опустила голову. Она надеялась, что Энни пощадит ее и не станет открыто говорить об этих щекотливых обстоятельствах.

– Я знаю об этом, – печально проговорила Фрэнси. – Именно поэтому я позволила ему уехать. Но что делать, Энни, если он за мной вернется?

Энни сочувственно посмотрела на подругу:

– Давай подождем, дорогая, и все выяснится само собой, хорошо?

Следующие несколько дней они провели, путешествуя по парижским гостиницам разного уровня, и Энни решила, что в обслуживании постояльцев и гостей французы, безусловно, выработали свой неповторимый стиль и конкурировать с ними вряд ли удастся. Потом подруги сели на поезд и отправились в Бордо, а там посетили не менее десятка мест и местечек, где выращивали виноград и производили высококачественное вино. Фрэнси купила несколько подходящих сортов виноградной лозы для своего ранчо, но, даже занимаясь делами, она не могла избавиться от воспоминаний и невольно поторапливала Энни поскорее отправиться в Шербур, чтобы отплыть на родину. Таким образом, они вернулись в Нью-Йорк на неделю раньше, чем было запланировано.

В Сан-Франциско Фрэнси развесила все французские платья на вешалки и села ждать звонка от Бака. Прошла неделя, затем другая, но сенатор Вингейт явно не торопился объявляться. Фрэнси уверяла себя, что ей первой звонить не следует, и она не звонила. Когда же минуло три недели, она сказала себе, что между ней и Баком все кончено, и с болью в сердце уехала на ранчо.

Там было ветрено и холодно, но небо оставалось по-весеннему ярким. Фрэнси надевала бриджи для верховой езды и фланелевую ковбойку и завязывала узлом на груди рукава старого шерстяного свитера. Она регулярно седлала Аппалузу – свою любимую лошадку – и мчалась по холмам, так что только ветер свистел у нее в ушах. Она загоняла Аппалузу, но ей никак не удавалось загнать душевную боль и вновь овладевшее ею чувство одиночества.

Однажды медленным шагом она возвращалась на ранчо верхом на усталой лошади, думая, как всегда, о том, что лучше бы ей было никогда не встречаться с Баком Вингейтом, как вдруг, въехав во двор, обнаружила его самого.