Удача игрока (Хроники Эйнарина - 3)

Колдун споткнулся об испуганные воспоминания, которые Джирран засунул в дальние тайники памяти, прикрыв их стыдом и смущением. Стало быть, этот героический вожак присоединился к своим людям в массовом изнасиловании? После всех его высокопарных слов о благородном деле горцев он так же жадно сунулся носом в грязь, как обычное животное, но сделал это не просто в пылу минутной жестокости, с интересом отметил Эрескен. Джирран имел склонность к насилию, разоблаченную обманом опьянения. Стоит подсунуть это Аритейн, если ее верность этому дураку когда-либо будет угрожать его, Эрескена, целям.

Концентрация эльетимма дрогнула под ударом гнева. Пусть в следующий раз этот высокомерный поганец отправится на запад, пусть одолеет этих бестий с их луками и копьями и трусливой тактикой "выстрели и беги". Пусть Джирран теряет своих лучших людей в капканах и волчьих ямах, и пусть в его часовых бросают из темноты дротики, несущие смерть и безумие.

Джирран закашлялся, спирт обжег горло, когда он пытался усмирить внезапные воспоминания безрассудным глотком из бутылки. Эрескен моргнул, увидев, что Джирран словно помертвел. Надо быть осторожнее: если этот горький пьяница упомянет о необычном нарушении памяти, Аритейн поймет, что делает Эрескен, даже если ее брат идиот не понимает. Хотя вряд ли Джирран признается ей в подобной слабости, когда чувство собственной значимости этого болвана зависит от восхищения толпы.

- Так зачем ты пошел в деревни? - Эльетимм ослабил хватку на уме Джиррана.

- Пора было взяться за настоящих злодеев, - хрипло ответил горец. Его люди вздорили из-за малой добычи, награбленной у Лесного Народа, громко сообщил его ум Эрескену. - Суратиммы - как клещи на козе, они сосут ее кровь, но причиняют не больно много вреда, если время от времени ты прижигаешь им задницы горячим углем, - продолжал Джирран, экспансивно жестикулируя. - Жители низин - вот кто настоящие воры, вот кто ограбит тебя до слепоты, а потом сопрет то, что осталось, у тебя из-под носа.

Джирран замолчал и нахмурился, сам не понимая, что он такое загнул. Ему незачем беспокоиться, с сарказмом подумал Эрескен. Слушатели, ловящие каждое его слово, уже настолько пьяны, что готовы хлопать крякающей утке.

- Поэтому мы пошли сразиться с ними, - повторил Джирран с удовлетворением. - И прогнали их, так вдарив сапогом в зад, что у них зубы зашатались!

Эрескен попытался осмыслить его путаные воспоминания: соломенная крыша, горящая в предрассветном сумраке, пронзительный крик женщин, плач детей, возмущенный рев мужчин, разбуженных внезапным нападением. Молча выругавшись, колдун бросил эти попытки. Утром он разберется, так ли велик успех Джиррана, как утверждает сей дурак, или это еще один безрезультатный набег, который надо позлатить заклинанием, дабы убедить людей, что они действительно одержали великую победу.

Эрескен на минуту закрыл глаза. Вот еще одна задача, о коей следует помнить еще больше, чем о его потребности во времени и силе. Что ж, утром он использует более прямые методы. Хватит ходить на цыпочках вокруг высокомерия горца и красть тайком его воспоминания. Он войдет с жестокостью, которую предпочитает его отец, и пусть Джирран припишет потом головную боль похмелью, а дурные воспоминания - угрызениям совести. Эрескену вдруг страшно захотелось утопить все бесчисленные задачи, шумно требующие его внимания, в соблазнительных золотых глубинах бутылки.

Колдун повернулся спиной к Джиррану. Такая свобода ему не позволена, но Аритейн сейчас наверху, в рекине. Возможно, пришло время развеять ее дурацкие сомнения и сделать из нее настоящую женщину. Когда Аритейн отречется от той последней клятвы, она уже не сможет предать его. Тогда Эрескен будет черпать ее силу и переложит на нее часть своего бремени. Ускоряя шаг, колдун направился к фессу. У ворот дымилась жаровня, под свежими дровами едва виднелись белые и красные угли. Эльетимм прошагал мимо, даже не взглянув на кучку беседующих мужчин.

Как только колдун вошел в фесс, шум, заточенный внутри массивного каменного круга, ударил по ушам. Окна во всех строениях, расположенных вдоль стены, светились, из труб тянулся дым. Некоторые двери были закрыты там работали или спали, но остальные, распахнутые настежь, впускали и выпускали людей, толкавших друг друга без всякого извинения. Двое мужчин стояли посреди двора, игнорируя людской поток, обтекавший их с двух сторон, и сравнивали убористо исписанные аспидные доски. Крик заставил обоих поднять головы, и один поспешил к куче мешков, рассыпанное зерно катилось у его ног. Главная лестница рекина была забита мужчинами и женщинами, все они обменивались новостями и мнениями. На каменных стенах, освещенных факелами и костром, дрожали пятнистые тени, но верх башни терялся в темноте, прорезая рельефный черный силуэт на звездном небе.