Удача на «Титанике»

Голова Джейми поворачивается на звук. Наконец он замечает меня и начинает плыть.

Я хватаю болтающийся трос и как можно туже обматываю вокруг руки. А затем резко бросаю вперед. Он разматывается, но, по крайней мере, падает ближе к брату, чем ко мне. Тот бросается к нему.

Совместные усилия, когда я, перебирая руками, тяну его к себе, а он молотит ногами, повышают наши шансы на успех. Вскоре он забирается ко мне, тяжело дыша и сотрясаясь от холода.

Едва восстановив дыхание, он выпаливает:

— Нужно убираться. Как только корабль пойдет ко дну, нас утянет следом. Ищи что-нибудь, что мы сможем использовать.

С высоты нашего наблюдательного пункта я замечаю несколько дрейфующих вокруг обломков, а рядом нескольких людей, все еще удерживающихся на плаву в своих спасательных жилетах. Складную шлюпку отнесло так далеко влево, что она едва видна на горизонте. Океан теперь словно движущаяся сцена с неподходящими декорациями: скатертями, подносами, сломанными стойками. Я указываю на какой-то огромный предмет.

— Вот?

— Отлично, вперед.

— Но что, если…

— Это сгодится. Шустрее, ну!

Мы выбираемся со смотровой площадки. Кажется, будто вода потеплела на пару градусов, возможно, благодаря упавшей трубе, но она все равно жалит кожу тысячей иголок.

После бесконечного заплыва мы наконец добираемся до нашего плота, который, как специально, оказывается кушеткой. Подушки уплыли, остался лишь деревянный корпус, с одной стороны переходящий в подлокотник. Мы цепляемся с другой, используя ее как доску для плавания.

— Греби! — командует Джейми, но мои ноги так окоченели, что вряд ли согнутся в коленях. — Греби, ты, ослица.

— Кого это ты назвал ослицей? Сам ты осел.

— Нет, ты. Упертая, как сто чертей. Греби!

— Боров.

— Дохлая рыбина.

— Жалкий цыпленок.

— Не трать воздух, — тяжело выдыхает он. Его ноги длиннее и мощнее моих, поэтому он замедляется, чтобы подстроиться под мою скорость, иначе мы начнем плавать по кругу.

За спиной нарастают вопли, в считаные секунды ставшие пронзительнее и отчаяннее.

— Не смотри, — говорит Джейми. — Продолжай грести и не оборачивайся.

Перед глазами встает образ преподобного Пригга, который с огнем в очах громовым голосом вещает с кафедры о спасении праведных Господом. Но если все так и есть, почему эти люди — большей частью бедные иммигранты, как и мы, — сейчас кричат так, что звезды в небе бледнеют?

Снова слышится скрежет металла, и новый всплеск поднимает очередные волны. Должно быть, только что вторая дымовая труба рухнула вслед за первой. Значит, остались еще две. Только две.

Я зажмуриваюсь, сосредоточившись на движении ногами.

Когда я сделала свой первый вдох, нас было четверо: мама, Ба, Джейми и я. Цифра «четыре» произносится как «смерть», но Ба зажарил пару молочных поросят, чтобы отпраздновать наше рождение. После того как мама попробовала их, она заявила, что готова родить Ба еще пару близнецов, если ей снова подадут такое угощение. Нас было четверо, а теперь двое.

Не успели мои внутренности перестать сотрясаться мелкой дрожью после падения второй трубы, как раздался новый звук, ужаснее прежнего. Скрежещет металл, ему вторит треск ломающегося дерева, бьющихся стекла и плитки, и все это смешивается в чудовищную какофонию. Кажется, будто какой-то великан схватил корабль и согнул посередине, пытаясь разломить пополам. Я вся застываю — мышцы, кровь, дыхание.

Прижавшись щеками к доскам, мы с Джейми с ужасом смотрим друг на друга. И тут я замечаю, что его щека измазана чем-то красным, а на голове вздулась шишка.

— Джейми, у тебя кровь.

— Меня что-то ударило, когда упала первая труба. Не волнуйся, я прикладываю холодное.

— Не смешно. Тебе нужна медицинская помощь.

— Я непременно позвоню доктору, как только доберусь до телефона.

Огни гаснут, и я с удивлением слышу собственные всхлипы. На этот раз они не загорятся снова. Похоже, что великан сжал руки в кулаки и лупит ими по поверхности воды, как выпивоха, требующий свою кружку. Вода кружит нас, тянет назад.

Джейми снова принимается бить ногами.

— Я не могу… Не могу… — выдыхаю я.

— Можешь… еще… чуть-чуть.

Я шевелю ногами, гадая, можно ли замерзнуть в середине движения. Сосредоточиваюсь на счете — ят-йи-сом, ят-йи-сом — снова и снова про себя.

Крики стихают, но затем опять становятся сильнее, словно все оставшиеся на обреченном корабле набрали побольше воздуха в легкие, чтобы начать эту пытку заново.

Я знаю, что не нужно, но оборачиваюсь.

Без электрического освещения «Титаник» выделяется темной громадой на фоне звездного неба. Но тут все перемешивается, и на мгновение я задумываюсь, не сошла ли я с ума.

Корабль накренился под острым углом, а его корма торчит над водой, как хвост утки, нырнувшей за рыбой. Последние две трубы падают и, как предыдущие, тут же скрываются под водой. Люди хватаются за все, что можно: скамьи, перила, даже за вентиляционные шахты. Но этот проклятый лифт теперь пойдет только в одном направлении. И те, кто не успел выйти вовремя, уйдут вместе с ним на глубину, где из них выдавит весь воздух.

Джейми тоже оборачивается и также замирает.

— Чертов ад. — Его голос еле слышен.