Удачи тебе, сыщик!

Не прошло и нескольких минут, с другой стороны к подъезду приковыляла сгорбленная мужская фигура. Алкаш и братец пожаловал, в жизни случаются совпадения и почище, Гуров закурил новую сигарету, вынул из кармана фляжку коньяку, которую прихватил из номера Юдина, вытряхнул на ладонь таблетку транквилизатора, глотнул спиртного, таблетку сунул под язык.

Первой из подъезда выскочила женщина, прикрываясь зонтиком, побежала сквозь дождь, через несколько секунд пропала в темноте. Сыщик напряженно вглядывался, должны мелькнуть автомобильные фары, ничего не увидел. «Они не дураки, отнюдь, машина за углом, фары потушены или машину развернули в обратную сторону. Фрищенко у них нет, кто командует? Возможно, опер, который руководил моим задержанием, на такое дело генерал должен был послать лучшего и наиболее верного. Я врезал ему ногой, следовало добавить, вырубить серьезно». Сыщик осуждающе покачал головой, не признаваясь даже себе, что рад, значит, еще человек, хотя и стал жестоким, но добивать лежачего пока не способен.

А вот и горбун появился, не засиделся у сестренки, выполнил задание – и ходу, двинулся не в сторону, откуда пришел, а в обратную, следом за девицей. Ясное дело, машина-то одна, хоть и мафия, а совдеповская, нищая. Что же ты теперь предпримешь, неприятель? Оперативник ты приличный, знаешь, где искать, кого и к кому послать на разведку. Что бы делал я? Сыщик поднялся, опрокинул ящик, нагнувшись, чуть не носом елозил по сырым доскам, оглядел пол, не оставил ли следы, сигареты он гасил о подошвы, окурки выщелкнул в замусоренный угол. Этот домик я бы осмотрел наверняка, решил Гуров, прихватил ящичек с вешдоками, направился к проему, где некогда были двери, ведущие во двор, услышал стук приближающегося мотора, невольно похвалил противника, словно речь шла не о жизни, а оценивалось изящество шахматного хода. Раз он считает встречу со мной возможной, то дом окружит, собаки быть не должно. Сыщик выскользнул из дома-скелета, свернул за дворовые постройки, далеко уходить не стал, так как собирался вернуться. Он прислушивался. Если есть собака, она завизжит, и тогда все плохо. Пса из «беретты» обесточить несложно, но услышат, начнется погоня, где шансы противника, который отлично знает город, предпочтительнее. Если я начну их преследовать, то тюрьма на все сто. Пресса возликует: «Полковник из Москвы отстреливает милиционеров периферии». Не отмыться, ничего не доказать, мои вещдоки возьмет прокурор как оружие обвинения. Мой звонок в Москву, который подтвердит Орлов, вывернут наизнанку: сначала совершил преступление, затем попросил помощи. Юдин не свидетель. Фрищенко убит, цирковые могут подтвердить лишь то, что я скрывался. Стрелять нельзя, но, в крайнем случае, подранить одного-двух, а они откроют огонь на поражения. Собака? Есть или нет?

Хлопнула дверца машины, послышались шаги, собачий визг и знакомый голос опера, который недавно, стоя над Гуровым, рассуждал, где удобнее прикончить зарвавшегося москвича:

– Товарищ полковник, вы окружены, выходите по хорошему, неловко получается, но нам разрешено стрелять.

Гуров не очень твердой рукой опустил ящичек с вешдоками в стоявшую рядом бочку, кинул сверху ветошь, достал «беретту». Стрелял дважды, сколько в ней патронов?

– Поедем в контору, потолкуем, к чему до крайности доводить? Я знаю, вы недавно были в доме, сейчас здесь, спрятаться вам больше некуда! – опер говорил уверенно.

Гуров отдавал ему должное. «Тебя я подстрелю первым. Если Классик убийца, то мог и сообщить обо мне, почему бы и не убрать мента руками коллег? Ошибаюсь, если бы артист меня выдал, то опер бы сказал, что я был у артиста, а он сказал, что в доме. Опер точно не знает, значит, Классик не убийца. Надо думать о жизни, а я – черт о чем». Сыщик оттянул затвор, проверил патронник – сейчас только осечки и не хватает. Пса надо глушить, когда он выскочит из-за угла, до прыжка, иначе можно опоздать.

– Не желаете? Я при свидетелях вас предупредил! Пускай собаку.

– Мухтар, след! Ищи!

После популярного фильма половина ищеек стали мухтарами. Откуда след? Они взяли мои ботинки из номера. Сыщик услышал визг, замелькали лучики карманных фонарей, сыщик расслабился и поднял пистолет.

Собака метнулась к дому, выскочила во двор, боковым зрением сыщик наметил путь отхода. Вот пес уже рядом, за углом, в двух шагах, слышно напряженное дыхание, которое неожиданно сорвалось на лай, высокий, пронзительный. Собака метнулась куда-то в сторону, опрокидывая домашнюю утварь, громко лая, начала преследование, явно удаляясь.

– Кошка, мать твою! – сказал громко проводник и длинно выругался. – Уж и бил я сукиного сына смертным боем, чего не делал только. Без смысла! Как кота почует, конец, никакой работы.

– Но след он взял? – спросил опер.

– Взял, только чей след, кошачий или человечий? Судя по голосу – кошка, у него на человека голос ниже.

– Мы с тобой дома уясним! – сказал опер. – Всем светить на пол, нужен свежий окурок, кто найдет, получит бутылку.