Удачливый крестьянин

«Да уж, хорошего мало, – думал я про себя, – честь в богадельне излишняя роскошь. Там ею и похвастать не придется».

«Но разве честь так уж непременно заводит человека в богадельню?»

«Что греха таить, частенько; а если и не в самую богадельню, то куда-нибудь по соседству».

«Но можно ли быть счастливым, стыдясь своего счастья? Какое уж довольство, коли ты не доволен сам собой? Как же быть?»

Все это в один миг пронеслось в моем мозгу. В довершение бед взгляд мой упал на столбик золотых монет, стоявший на столе. Мне даже показалось, что он стал еще толще и выше. Мыслимо ли отказаться от этакой благодати!

Между тем барин, удивленный тем, что я молчу и не беру золота, которое он выложил в подкрепление своих слов, спросил, о чем я задумался.

– Что же ты молчишь? – повторил он.

– Эх, сударь, – ответил я, – мне есть над чем поразмыслить. Посудите сами; вообразите на минутку, что я это вы, а вы – это я. Итак вы бедный человек. Но разве беднякам нравится носить рога? А вы непременно будете рогаты, если я женю вас на Женевьеве. Вот об этом я как раз и думаю.

– Что такое? – сказал он. – Разве Женевьева не честная девушка?

– Вполне честная, – возразил я, – для тех, кто хочет сказать ей любезность или отпустить комплимент; но чтобы быть законной женой своему мужу, для этого ее честность не подойдет.

– Вот как! В чем же ты можешь ее упрекнуть? – спросил он.

– Хе-хе, – ответил я, усмехнувшись, – это уж вам лучше знать; а вообще-то ничего таинственного в подобных делишках нет. Ну, скажите, сударь, по совести, на что барину горничная? Или она помогает ему раздеваться? Пожалуй, наоборот?

– Теперь все ясно, Жакоб, – сказал барин, – я тебя понял; ты высказался напрямик, без обиняков; хоть ты и простой крестьянин, но в уме тебе нельзя отказать. Слушай же внимательно, что я скажу. Все, что ты наговорил тут о Женевьеве, – вздор; но допустим на минуту, что это правда. Ты видел, какие люди бывают у меня с визитом? Все это господа почтенные и состоятельные, разъезжающие в дорогих каретах. Так знай: не один из них, не стану называть их имен, обязан своим богатством браку с подобной Женевьевой[11] Неужели ты считаешь себя выше их? Или тебя удерживает страх перед насмешками? Да кто будет над тобой смеяться? Кому ты нужен, кому до тебя дело? Кого трогает твоя честь? Да разве людям придет в голову, что она у тебя есть, глупый ты человек? Бойся лишь одного: нажить столько завистников, сколько у тебя есть знакомых из твоего сословия. Пойми, друг, честь для таких, как ты, – иметь кусок хлеба да как-нибудь выбиться из нищеты, только и всего. Последним человеком считается лишь тот, у кого нет ни гроша за душой.

– Все равно, сударь, – ответил я, состроив грустную и в то же время упрямую мину, – лучше быть последним бедняком, чем всеобщим посмешищем. Последний бедняк с удовольствием ест свой хлеб, когда ему перепадает какая ни на есть краюшка, а уж тот, над кем все потешаются, куска спокойно не проглотит. Все ему не в прок, даже самая нежная куропатка. А по-моему, хороший аппетит – первейшее дело; но я могу его лишиться, женившись на вашей горничной.

– Значит, твое решение окончательно? – спросил барин.

– Пожалуй что так, сударь мой, – ответил я, – очень сожалею, но что делать? Такой уж обычай в нашей деревне: жениться только на девицах; а если которой привелось служить в горничных у барина, значит ей полагается не муж, а разве любовник. А насчет мужа – ни-ни. Пусть женихов хоть пруд пруди – ей ни один не достанется. Так уж водится у деревенских, а в нашей семье особенно. Моя мать была девицей, когда выходила замуж; то же и бабушка, и так оно шло от прабабушки к бабушке, а от них и я на свет народился – и не мне менять то, что исстари заведено.

Не успел я договорить, как барин с гневом воскликнул:

– Подлец! Ты на глазах у всех увивался за Женевьевой в моем доме! Ты мечтал о счастье стать когда-нибудь ее мужем, – она мне говорила. Все служанки моей жены об этом знают, и вот ты смеешь утверждать, что она нечестная! Забрал себе в голову эту подлую мысль и теперь будешь при всяком удобном случае чернить бедную девушку. С тебя станется! Ты ее не пощадишь в своих лакейских разговорах. Выходит, мое покровительство, оказываемое без всякой задней мысли, навлечет на нее злобную клевету. Нет, милейший, этого я не допущу. Раз уж мне пришлось вмешаться в это дело, – а мне известно, что ты брал у нее деньги на правах будущего мужа, – я не позволю тебе глумиться над ней. Я положу конец клевете, а пока заявляю тебе следующее: либо ты женишься, либо будешь иметь дело со мной. Решай сам. Даю тебе двадцать четыре часа на размышление; итак – женитьба или тюрьма, вот мое последнее слово. А теперь ступай вон, негодяй!

Приказ его, вкупе с таковым эпитетом, нагнал на меня страху, и я в два прыжка очутился за дверью.

Женевьева, уже уведомленная о моем свидании с барином, ждала на лестнице.

А, это ты? Говорят, барин посылал за тобой? – спросила она, притворившись, будто оказалась тут случайно. – Что ему нужно?