— Это хорошо, голубка, что ты нашего мальчика от отца оторвала, я довольна! Фарх-ар путает сына и поденщика. — аббаси ловко встала с подушки, что бы заняться чаем. — Плохо, конечно, что мой внук ушел из стойбища, у нас мало мужчин. Но, может это его и спасет!
— От чего спасет, аббаси?
— Не болтай лишнего, женщина! — дедусь прикрикнул на жену, но как-то неубедительно, как будто и сам бы хотел разговора на эту тему.
— И то верно, голубка, у нас сегодня праздник… — бабуля ничуть не смутилась замечанием мужа, просто согласилась с ним. Вот уверена, будь иначе она бы все равно высказалась. Ладно. У меня Тишка есть, узнаю́ сама. Опасность для Дораша я мимо мозга не пропущу.
Это чай? Ну, на родине мне приходилось пить калмыцкий чай. Зеленый плиточный. С молоком, солью и сливочным маслом. Необычный напиток, но очень сытный. А то что мне предложили отведать сейчас это не чай! Это не пойми какое сено, сваренное (!) в молоке, точно не коровьем. С бараньим жиром, солью и перцем! Хорошо, хоть пиалка крошечная. Дораш пытался спасти нас с Витто от дегустации, но куда там! Против стариков и закона гостеприимства не попрешь!
—
Ну, не так уж и противно. Перец перебил привкус жира. Да перец вообще все перебил. Зажевала лепешкой и поняла, что жить буду. Зато старики довольны.
Смотреть баранов мы отправились втроем. Дед Халах захотел отдохнуть перед тем, как начнут прибывать новые гости, Дораша ласковым пинком отправили к матери, мы его подвезем, а Тишка изнывая от нетерпения, уже теребил вожжи. Ему велено править на запад. Ну, думаю, что боженёнок по-любому не заблудится.
Мать Дораша окатила меня такой ненавистью, что я поежилась. Ревнует? Злится, что с
— Дюш, приглашай маму к нам в крепость, пусть посмотрит, как ты живешь…
А что я еще могу?
Бараны, да? Монстры, какие-то! Бывают комические монстры? Безрогий курдючный баран, это весьма смешное зрелище, одни уши чего стоят! А огромный белый мохнатый баран с лысым курдюком, это отпад. Курдюки у них, конечно, не лысые просто короткошерстные. Но на фоне остальной мохнатости… Ой, не могу. Размерчик поражал. И курдюка, и барана. Отличная промышленная скотина!
Естественно, Тишка полез в загон к ягнятам.
Понимаю, эти мелкие кудлатики на диво хорошенькие. Пушистые, миленькие и веселые попрыгунчики.
Естественно, Пряжка возмутилась и чуть не сломала загон, прорываясь к своему возлюбленному.
Естественно, я растерялась, ибо авторитетом у этой девушки не пользуюсь, особенно когда нет морковки. Пришлось обнять и сочувствовать. Витто хохотал так, что ему вторили собаки откуда-то издалека. Пряжка обиделась вконец, понимала, умничка, что над ее чувствами смеются. Но когда я попыталась поорать на счастливого, расшалившегося Тишку, она меня чуть не укусила. Но я все равно поорала. Мысленно. Велела разбираться самому и пошла прочь.
Предвечерняя степь пахла весной. Дальней, невнятной, но весной. Под ногами пожухлая прошлогодняя трава шуршит, перед глазами должен быть горизонт, а вместо него очередная скала. Настоящая степь начнется за этим отрогом — широкий ровный лоскут между горами и морем. А это так, долинка. Очень удобная и для жизни, и для обороны. Защищенная от ветров.
— Смотри-ка, — Витто поковырял сапогом сухую траву и опустился на колени, чтобы бережно раздвинуть сухие былинки. Трудно поверить своим глазам, уставшим от бесконечно унылого пейзажа. Великие боги! Великий Рушат! Первоцветы!
Только-только проклюнулись! Забавные серебристо-мохнатые чупа-чупсики на коротеньких пушистых ножках. Трогательные и очень похожие на бобрики из моего детства. Такие новорожденные, что еще непонятно, какого цвета они будут. Первые мои цветы в этом мире. А рядом — несколько нежнейших зеленых травинок. Нет, я просто должна все потрогать, чтобы убедиться в их реальности. А заодно, в реальности происходящего.
Я. Витто. Наедине. Цветы…
— Все-таки весна! Дождалась.
— Это я тебя дождался. Не сиди на земле, сыро, — когда Витто поднялся сам и поднял меня? — вернись ко мне, дорогая, не пугай. — И обнял.
— Я так ждала весну. — обняла в ответ, еще раз отметив про себя, как мне удобно, что Витто невысок, как он мне подходит. — Так ждала!
— А я тебя. Великие боги, Нина! — горячечное дыхание согрело мой висок. — Тринадцать лет! Тринадцать лет я молился Сиштире! Тринадцать лет я просил у нее свою женщину. Молил и не верил, что вымолю!
— Теперь веришь?
— Не очень. Ты меня простишь?
— За что?
— За то, что уже не смогу тебя отпустить! Даже если ты уйдешь из «Лунного пика», я последую за тобой. И пусть рассыплется прахом эта Переправа, все одно помирать.
— Почему помирать?