Удачная охота (СИ)

   Когда мы поднялись из-за стола, женщина метнулась ко мне, прижавшись всем телом. Несколько минут мы так и стояли, не говоря ни слова, просто обнявшись.

   - Не волнуйся, милый, я не собираюсь тебя есть. У меня на тебя совсем иные планы, так что ты проживёшь длинную и счастливую жизнь со своей альтой, - первой нарушила затянувшееся молчание воительница. - В процессе которой я буду медленно тебя поедать, кусочек за кусочком, растягивая, так сказать, удовольствие.

   Теперь смеялись уже мы оба. Затем были длинные поцелуи, взаимные признания, что нам друг с другом невероятно интересно и приятно. Она оценила мой юмор, я оценил её, хотя пришлось всё же сознаться, что с моей стороны это было шуткой лишь отчасти, и в северных гарнизонах действительно бытовали подобные убеждения об альтах. Женщина мне на это заметила, что, мол, нужно как-нибудь послать по северным гарнизонам своих сестёр, чтобы внушить тамошним аборигенам должное отношение к альтам. В общем, мы мило поворковали и пошутили, получив огромный заряд удовольствия и бодрости. Напоследок я задал и другой, вертевшийся на языке, вопрос.

   - Сдаётся мне, кошечка, у тебя очень острые зубки, раз ты так поедаешь мясо, но в процессе поцелуев я так и не почувствовал их остроту. С чего бы это? - меня на самом деле волновал этот вопрос, ведь наиболее страстные поцелуи происходят с участием языка, но, в гораздо большей степени я стремился им продлить удовольствие от тесного общения с дамой. Виктория легко уловила мой настрой, и, вместо ответа, просто поцеловала, на этот раз продемонстрировав остроту своих зубов, а не языка.

   В таком состоянии нас и застал вернувшийся хозяин. Увидев альту, буквально лучащуюся радостью и счастьем в объятиях имперского офицера, он несколько оторопел и какое-то время неверяще разглядывал это, должно быть чрезвычайно редкое, зрелище. Только когда встретил вопросительный взгляд воительницы, пришёл в себя и коротко кивнул, сообщая о выполненном поручении.

   Прежде чем седлать своего жеребца, я решил с ним познакомиться, для чего занялся его чисткой. И только после этой небольшой взаимной в прямом смысле этого слова притирки, занялся осёдлыванием. Моя женщина всё это время простояла обнявшись со своим конём, но я не заметил, чтобы она что-то ему шептала; просто стояла и обнимала, а он также стоял и не шевелился, точно наслаждаясь её объятиями. - "Умеет же моя дама укрощать жеребцов", - пошутил я про себя, вскакивая в седло.

   Женщина тут же отреагировала на мой жест, вскочив на спину своего коня. Ни уздечки, ни седла на нём не было, она держалась за гриву, однако это никоим образом не сказалось на его управляемости: конь вышел из конюшни чётко, ни разу не взбрыкнув и даже не остановившись. У меня успехи были не столь внушительны, конь то и дело пытался проявить своей норов, и мы буквально боролись с ним за первенство в нашей начинающей складываться команде. Радовало хотя бы то, что он позволил мне себя оседлать и пустил в седло. На улице жеребец женщины остановился, как вкопанный, ожидая своего несколько разыгравшегося сотоварища. Следом осторожно вывел коня и я, пару раз сдержав желающего сразу перейти в галоп скакуна.

   Из города мы выехали в великолепном расположении духа, оставляя после себя не слишком довольных местных обитателей, особенно пострадал давешний дозорный, умудрившийся вновь заснуть на своём ответственном посту.

   Наша дальнейшая поездка утратила всякий налёт романтичности, превратившись в сплошную гонку наперегонки с ветром. Радовал лишь конь под седлом, развернувшийся на свободе на полную катушку, так что создавалось впечатление полёта. Вот за это наши матёрые вояки их и называли кони-лебеди, а вовсе не за длинные лебединые шеи! Галоп у него был поразительно мягким, да и рысь не валкой, чёткой и быстрой, позволяющей долго не уставать в седле. Зверюга откровенно радовалась свободе, видимо, сильно застоялась в конюшне, даже слушалась неплохо, лишь изредка проявляя свой буйный норов.

   К утру мы расположились на ночлег, если, конечно, можно таковым назвать пару часов сна, на которые решилась моя дама. Поужинали мы захваченным с собой с постоялого двора, хотя Виктория и кривилась от не совсем свежего мяса, из-за чего от её сыто-довольного вечернего настроения не осталось и следа. Всё в наших отношениях было по-военному чётко и строго, никто из нас даже не попытался перейти к любовным утехам, хотя мы и завалились спать в обнимку.

   Следующие сутки были зеркальным отражением нашего ночного путешествия, от седла настойчиво затекала спина, но ни о каких остановках не могло быть и речи. Только короткие трапезы на попутных постоялых дворах несколько скрашивали однообразие и безрадостность дороги.

   Дорога, кстати, уже давно не пролегала для нас по чистому полю, к проторенному тракту мы вышли, ещё когда перемещались на своих двоих. Вокруг живописно зеленели обработанные поля, над деревушками всевозможных размеров и фасонов клубились печные дымки, стали попадаться конные патрули и перемещающиеся в разных направлениях путники.