Удачник Леонард. Эхо Прежних

Как только я отпустил руку Элекии, дно чаши раскрылось, и камни исчезли на моих глазах. Тут несложно было сообразить, что все дело именно в божественной руке. Так оно и оказалось: стоит только поднять ее вверх, как они появлялись. Но едва отпустить – камни исчезают. За несколько попыток мне удалось понять: всей прыти недостаточно, чтобы успеть их схватить, пока они не исчезли.

Не дал результата и сложный акробатический этюд, когда, стоя на одной ноге, а другой ногой направляя руку богини Элекии в небо, своими руками я пытался дотянуться до чаши. Не хватало немного, но даже связанные между собой кинжалы – мой и Блеза, не помогли. Затем кинжала Блеза я лишился, когда попытался метнуть его так, чтобы он заклинил дно чаши: кинжал исчез вместе с камнями.

«Блез будет очень горевать о его потере», – расстроился я. И все же собственным рисковать не стал.

Казалось бы, ситуация сложилась безвыходная, и мне только и оставалось, что вернуться с пустыми руками и испить полную чашу позора. Но недаром же мне, побывавшему во множестве руин Прежних, которые просто кишат хитроумными ловушками, благодаря своему уму и сообразительности до сих пор удавалось остаться живым!

В ход пошла рубаха. Скрученная в тугой жгут, она легла на шею богини, зафиксировав ее руку в поднятом состоянии. Затем ремень. Из толстой двойной кожи, верой и правдой прослуживший мне последние несколько лет и способный выдержать достаточно сильный удар кинжалом или мечом, он порвался с той же легкостью, что и рубаха.

Без штанов оставаться не хотелось, а сапоги я и трогать не стал. Мысль о том, что один из скрепленных вместе сапог придется надеть ей на голову, чтобы другой оказался на поднятой руке, вызвала у меня отторжение.

Во-первых, она богиня. Более того, пусть и во сне, однажды мы занимались с ней любовью: ведь если вникнуть, прелюдию самой Элекии смело можно назвать и так. Ну и в-главных: мои сапоги нисколько не крепче ремня. И потому следовало придумать что-то другое.

Левую руку Элекии, свободно висящую вдоль тела, сдвинуть с места мне не удалось. За груди Элекии, пробуя их провернуть, на этот раз я взялся без всякой опаски. Потому что во сне она позволяла не только трогать их, но даже целовать. Поцелуй в губы не помог тоже.

– Издеваешься, да? – спросил я у богини. Конечно же она промолчала.

И тогда меня обуяла такая злость, что я попросту решил вырвать чашу из постамента.

– Нет, в жизни надо что-то менять. Каких-нибудь умных книжек почитать, что ли? – потирая одной рукой ушибленное колено и держа в другой два необходимых мне камешка, размышлял я. – Гаспар об этом давно бы догадался. Иначе и до беды недалеко: Рейчел сама сказала, что тупица ей не нужен.

Чаша, когда я ухватился за ее края, легко прокрутилась. Причем такой ее подлости я не ожидал настолько, что отлетев в сторону, упал, больно при этом ударившись коленом. Ну а дальше, как все уже догадались, я и обнаружил в чаше камешки. Мало того: когда прокрутил чашу еще раз, пара камней появилась в ней снова. Пришлось, чтобы те исчезли, уже в который раз поднять руку Элекии в небо – лишнего мне не надо.

Первым, что я увидел, спустившись с утеса, был кинжал Блеза, который как ни в чем не бывало висел у того на поясе. Уловив мой взгляд, Блез сказал:

– Ловко ты его метнул с такой высоты! У меня бы ни за что так не получилось: он вонзился в землю у самых моих ног.

Пока я соображал, что бы ему ответить, на меня накинулась Рейчел. Обняв меня за шею и не обращая внимания на негодующие взгляды рапангов, целуя и плача, девушка залепетала:

– Лео, ты – мой герой! У тебя была куча камней, но ты полез, полез на эту неприступную гору! Представляю, сколько раз ты едва не срывался вниз! Как замирало у тебя при этом сердце! Какое отчаяние тебя брало при взгляде, как много еще остается до вершины! И все-таки ты на ней оказался!

Пожалуй, насчет охватившего меня отчаяния, когда я все не мог обнаружить камни, Рейчел была права. Но рисковал лишь единожды, когда, открывая дверь в подъемник, одновременно удерживал в зубах и сапог и веревку.

Тогда-то для меня и наступил тяжелый момент. Спустившись, первым долгом я хотел рассказать рапангам про обнаруженный мною подъемник. Чтобы те влюбленные юноши, которые собирались добыть камни для себя и своих возлюбленных, не разбивались насмерть. А такие случаи далеко не единичны.

Но как мне было поступить теперь? Сознаться во всем означало поколебать ко мне любовь Рейчел. С другой стороны, мое молчание обернется человеческими жертвами. К счастью, я снова вспомнил о таком понятии, как компромисс и решил, что о подъемнике все же расскажу. Но уже перед самым отбытием с острова, и Гаспару. А уже тот поведает о нем рапангам. Именно им, а не вождю. Который может и промолчать, чтобы подъемник не изменил весь уклад жизни островитян.