Удачный брак

— Не, ну ты можешь поверить, какую чушь нес профессор Шмидт?! — восклицал он, щедро сдабривая кетчупом свой бургер, когда в паб ввалилась шумная толпа университетских футболистов.

— Про бездушные фирмы, которые специализируются на корпоративном праве?

Зак покивал, не сводя взгляда с бургера, скорее всего для того, чтобы не встречаться глазами ни с кем из очень крупных и весьма нетрезвых футболистов, окруживших нас.

— Ужас! А мне ведь он нравился! Теперь может проваливать ко всем чертям.

— То есть ты считаешь такие фирмы… душевными? — поддразнила я Зака, косясь на гиганта, стоявшего рядом со мной и опасно покачивавшегося из стороны в сторону.

— Не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем я. Ты же самая амбициозная из всех моих знакомых!

Зак начал подергивать ногой, как делал всякий раз, когда нервничал, а нервничал он часто.

— Почему здесь все думают, будто амбициозность превращает тебя в чудовище? Да, я отказываюсь проигрывать и не боюсь в этом признаться.

Он не имел в виду ничего плохого, но порой вел себя как мой отец, когда его не видели обожавшие его клиенты, сослуживцы и соседи. Для них он был приятным в общении шутником, бестолково очаровательным. И это так и было. Но еще он был помешан на статусе, достижениях ради достижений, и ради них мог плевать на что-то по-настоящему важное, например на людей вокруг. На маму и меня. А еще отец всегда был чем-то недоволен. Все, что родители создавали для себя — закусочную и «уютную» двухкомнатную квартирку на Западной Двадцать шестой в Челси, — мама наполняла домашней стряпней и бесконечной заботой. И это было здорово. Просто идиллия. Но отцу всегда было мало, и вот мы лишились и этого.

— То есть ты считаешь, что студенты нашего юрфака недостаточно стремятся чего-то добиться? — Это все равно что сказать, что проблема в прайде львов в том, что они предпочитают овощи.

— Но они притворяются, что они не стремятся ничего добиться. Это лицемерие! — Зак многозначительно сверкнул глазами в мою сторону. В этом весь Зак: или избегает зрительного контакта, или буравит тебя взглядом. Он никогда не отличался умеренностью. Но и я тоже. По крайней мере, Зак не пытался скрыть свое настоящее «я» под личиной весельчака, в отличие от моего отца. Зак был честен с другими, и я уважала его за это.

— Моя мать работала официанткой и уборщицей, а отец пахал на сталелитейном заводе. Обычные работяги, без образования, они вкалывали, как лошади. Посмотри на своих предков. Такие же трудяги, как мои, у них обманом отобрали честно заработанные деньги, сведя их тем самым в могилу! — Он ткнул в меня пальцем. — Успех — это абстракция только для богатых.

Я пожала плечами:

— Лично я собираюсь служить обществу.

Зак приподнял одну бровь:

— Служить обществу? Это, конечно, очень благородно и все такое, но у таких, как мы, нет подобной опции.

— Говори за себя! — отрезала я. — Я собираюсь всеми правдами и неправдами устроиться в прокуратуру, а на деньги я плевать хотела.

Еще мне не нравится, когда меня недооценивают. Я собиралась посвятить жизнь тому, чтобы защищать простых людей, таких как мои родители, трудолюбивые иммигранты, которых один из завсегдатаев, с виду такой душка, убедил взять сто тысяч долларов под залог закусочной и инвестировать в «секретный» проект «Гудзон-Ярдс». Собственно говоря, убедил он только моего отца, и тот вложил деньги, не посоветовавшись с мамой. Затем — пшик! — деньги исчезли, тот завсегдатай тоже. С молниеносной скоростью банк арестовал закусочную без права выкупа. Милли, наша клиентка, понемногу ставшая другом семьи, которая служила сержантом в Десятом участке, рьяно взялась за дело и всю плешь ФБР проела, чтобы они нашли того парня. В итоге его таки нашли, но вовсе не из-за давления со стороны Милли. Его нашли, но в самом худшем виде. Это ничего не изменило. Все, ради чего в поте лица трудились родители, было разрушено. Как и моя семья. Мне в тот момент было шестнадцать, и я потеряла родителей еще до того, как мне успело исполниться семнадцать.

Я с трудом доучилась в школе, совершенно раздавленная горем. Жила с теткой, сестрой матери, считая минуты, когда она наконец уже свалит обратно в Грецию. Мир внезапно стал таким враждебным и непостижимо темным. Долгие месяцы я пребывала в опасной депрессии. Вернуться к жизни хоть отчасти мне помогла учеба, в которую я погрузилась с головой.

По крайней мере, благодаря маниакальному упорству я заслужила бесплатное обучение в Корнелле и к последнему курсу бакалавриата начала подумывать о юридическом факультете и о том, чтобы работать обвинителем в делах о мошенничестве. Идея в будущем связать свою карьеру со спасением таких людей, доверчивостью которых воспользовались аферисты, как в случае с родителями, стала брошенным мне спасательным тросом. Нужно ли говорить об остальном, что случилось? Это дало мне силы вытащить себя на берег.