Удачный сезон

Лужа крови под ней заметно увеличилась. Нужно действовать быстро, не хочется прикасаться к остывшей плоти. Мне никогда не нравились покойники.

Присаживаюсь на корточки, переворачиваю тело лицом вверх. Широко распахнутые слепые глаза устремляются прямо на меня. От немигающего бессмысленного взгляда лоб мой покрывается испариной. Не от страха или чувства вины, вовсе нет. Только от мысли, простой и, может, даже глупой: труп смотрит совсем не в пустоту, он смотрит именно на меня, но… не видит. Как будто это меня, а не Дины больше не существует в этом мире. Эта странная мысль причиняет почти ощутимую боль. Тру глаза, пытаясь прогнать проклятое наваждение. Не помогает. Плохо, такое со мной уже не впервые. Ощущение пустоты, безысходности почти завладевает сознанием, превращая меня, всю мою сущность, в пыль. В тлен. В ничто. Меня мутит, но я все же вспоминаю средство борьбы, помогшее уже пару раз. Рука нашаривает рядом рукоять ножа. Когда острие лезвия выкалывает один мертвый глаз, становится значительно легче. А когда ко мне обращаются уже две кровавые дыры, я нахожу в себе силы даже усмехнуться.

– Я-то здесь, а вот ты – уже нет, – зачем-то говорю трупу, уродливому, теперь совсем не похожему на прелестную девушку, с которой мы пили недавно чай и слушали шум дождя. Но что-то все же завораживает в этой груде плоти. Конечно же, это волосы… Правда, наполовину потерявшие красоту из-за заляпавшей их крови, потемневшие, слипшиеся и жалкие. Но я отлично помню их солнечный блеск в невзрачной серой комнате, их пышные пшеничные волны. Воображение тут же помогает памяти, рисуя, как эти чудесные, наверняка очаровавшие немало парней пряди ласково ерошит ветер. Видение настолько захватывает меня, что нож выскальзывает из пальцев. Звук, вызванный падением, возвращает меня к действительности.

Встаю, ищу глазами какую-нибудь подходящую посудину. Тазик или большую миску. Ничего не найдя, беру еще теплый чайник. Придется сработать несколько грубей, чем планировалось, но не менее эффективно. Мою, насколько позволяет поза трупа, волосы. Хорошо хоть мыло долго искать не пришлось. Кровь размазывается, стекает бурыми струйками на светлый пол, заражает мыльную пену неприятным глазу сукровичным цветом. Воды в чайнике не хватает, приходится кипятить еще. Но я не волнуюсь, наоборот, получаю удовольствие. Мне всегда нравилась подобная возня.

Когда чайник, забулькав, отключается, разбавляю кипяток бутилированной водой и домываю трупу голову. То, что волосы мокрые, облегчает дальнейшую работу. Достаю из заднего кармана джинсов приготовленную расческу, осторожно, будто обладательница волос еще жива, разбираю спутанные пряди, сплетаю их в ровную, красивую косу. Закончив, удовлетворенно разглядываю прическу. Дине бы она наверняка понравилась. Снова беру нож. Можно было сначала отрезать волосы и плести уже в более спокойной обстановке, но это не принесло бы мне того сильного, похожего на экстаз чувства, когда острое, созданное, чтобы разрушать, лезвие вибрирует в напряженных добела пальцах, отделяя моими собственными руками созданную красоту от головы… Тогда все тело напрягается, веки подрагивают, и так приятно сводит живот…

Окружающие звуки становятся далекими, слабо уловимыми, так напоминающими что-то, но что именно – не понять. Когда последний волосок рвется под блестящей сталью, из моей груди вырывается стон блаженства. А из глаз почему-то катятся слезы…

Зажатая в руке коса почти не растрепалась. Это радует. Это как победа, одержанная благодаря старанию и опыту. Заворачиваю новообретенную драгоценность в свой шейный платок, с трепетом прячу в специально для этого пришитый на внутреннюю сторону футболки карман. Через тонкую ткань тут же проступает влажное пятно. Но дождь (когда он только снова успел припустить?) все спрячет. Он – самый надежный мой друг. У нас уже столько общих секретов…

Но работа еще не окончена. Беру уже ставшую прохладной ладонь. Тщательно мою. Достаю из кармана маникюрные ножницы. С хорошим нажимом провожу острием по краю ногтя, прилегающему к коже. Стираю выступившую кровь. После чего просовываю лезвие уже под ноготь, продвигаю глубже, чтобы тот отделился от пальца. Придирчиво осматриваю: не повредился ли? Удовлетворенно киваю. Длинный, выкрашенный нежно-розовым лаком, с указательного пальца правой руки, он идеально подходит мне. Заворачиваю добычу во взятую со стола цветную салфетку, прячу в тот же тайный карман.

Теперь дело за малым: нужно очень и очень тщательно прибраться. Хорошо, что не возникло никаких неприятностей и я отлично помню каждый предмет, которого касались мои пальцы. Всегда в таких случаях благодарю мать за привитую мне педантичность.

Глава вторая