Мы выпили ещё и пошли в спальню. Поскольку у меня недавно был сердечный приступ, командовала подруга. Она, села сверху на меня, так что мой член оказался у неё в вагине, я распластавшиь лежал на постели, мы стали трахаться. Я вспомнил её тело в в молодости. Она не была ни худой, ни толтой, была в норме, с бархатистой кожей, слегка розовой, стоящая грудь с сосками блюдечками. Мне тогда хотелось всю её облизать. А теперь? Она не раздевалась, потому что понимала, если разденется весь мой запал исчезнет. Нет, только её громадная жопа садилась на меня и поднималась опять, на ней была ночная рубашка, я запустил под неё руки и гладил её груди, два больших висящих шара со стоящими сосками. Таким сексом мы занимались минут десять. Я кончил. Не думаю, что она тоже кончила. Мы трахались в тишине. Стонов, мычания, ещё каких-то звуков, как это было раньше, не было. Подруга деловито спросила меня: - "Кончил"?
- Да, спасибо , - ответил я ей, - А ты?
- Э! Мне этого мало. Будем ещё? Как у тебя с сердцем?
- Все нормально. Я, думаю, что ещё разок ты меня можешь оттрахать. Ты не устала?
- Нет. Я в твоем распоряжении, - она засмеялась.
Я прервал свой рассказ, не поставив точку, когда ещё писалось, и знал, что напишу дальше. Сделал это специально, чтобы, как я думал, завтра смог бы сразу сесть за компьютер и включиться в работу. Время было позднее, да и сидеть за компьютером надоело. Я где-то прочитал, что так работал Э.Хемингуэй. Я позаимствовал у него этот метод письма. Очень удобно. Завтра не получилось. Я заболел. Хандра, жуткая депрессия, навалилась на меня. Она была связана с моим основным соматическим заболеванием. Положение было критическим. Это состояние, погружения в глубокое равнодушие ко всему вокруг, и прежде всего к себе, внешне похожее на транс, но не имеющее с ним ничего общего, погружение в транс всегда приносит положительные эмоции, это общение с космосом, глубокая депрессия всегда "транс" со знаком минус, потому, что разрушает человека, убивает его. Раньше, когда депрессия не была связана с моей физиологией, я как-то лечил её, обходился без врачей, лечил депрессию общепринятым способом. Пил водку искусственно вызывал в себе приливы квазивдохновения, любви к жизни, теперь я этого делать не мог. Не позволяло здоровье. Наркотики я тоже не употреблял, и дни, пролетающие мимо, превратились в муку, хотелось как брошенной собаке выть. "Однообразные мелькают, все с той же болью дни мои, как будто розы опадают и умирают соловьи" - точно отразил мое состояние Гумилев в своем стихотворном шедевре.
И все же постепенно мелкими шажками я возвращался в жизнь, заставлял себя, помыться почистить зубы, поесть. В детстве, когда я болел, и не хотелось есть, мама, терпеливо уговаривала меня съесть тарелку каши. Она говорил мне:- "сынок съешь вот эту ложечку каши за маму", когда я её проглатывал, просила съесть каши ещё за кого-нибудь и тарелка с кашей пустела. Теперь меня уговаривать было некому, я должен был вернуться к жизни сам, потому что знал, мне когда-то говорила об опасности невозвращения из моего коматозного состояния врач. Человек втягивается в это отсутствие себя в окружающем мире, перестает следить за собой, потом перестает вставать с постели, есть, и постепенно угасает. В моей жизни было достаточно таких примеров. Да и СМИ часто поднимают эту тему, заброшенности, одиночества человека. Кумир миллионов, король рок-н-рола, Элвис Пресли последние годы своей жизни, жил какой-то ирреальной жизнью, депрессию лечил наркотиками и страдал обжорством. Умер от передозировки наркотиков.
В институте рентгенорадиологии, я уже упоминал его, на складе грузчиком работал 80-летний дед. Все звали его Фирс. Дед еле таскал ноги, но его держали, потому что у него никого не было. Домой он не ходил, спал на складе, кормила его кладовщица. Дед очень любил животных и прикармливал их, благо такая возможность была. Вокруг него вечно крутился кошачий хоровод. Кладовщица плохо жила с мужем, муж изменял ей, она любила его, от неверности страдала очень, не выдержала и повесилась. Она была ещё молодой, полной сил, женщиной. Новая кладовщица боялась, что старый дед умрет у неё на складе и деда уволили. Он один вернулся в заброшенный дом, кошек оставили в виварии для опытов, которые проводил с животными ученые института. Дед всю жизнь работал и не знал, что значит отдыхать. Дома ему пришлось познакомиться с этим удовольствием. Без работы, без своих кошек, без ухода, он быстро зачах. Письма, которые отправили его родственникам, у него были дети, жена давно умерла,, с просьбой, чтобы присмотрели за дедом, остались без ответа. Дед сидел у окошка и глядел на жизнь, бегущую мимо, и чувствовал, что он в ней лишний, невольные слезы, бежали по впалым старческим щекам. Дед перестал подниматься с постели, не ел, к нему никто не приходил и он тихо незаметно умер.