Удалённый аккаунт

Будь на ее месте кто-либо другой, то я бы огрызнулась, какое ему или ей вообще дело до моего финансового состояния. Но это была Энже — самый добрый и понимающий человек. Арине она тоже нравилась, потому что таких, как Энже, не любить нельзя. “Как корабль назовешь, так он и поплывет” — говорила Арина, когда мы наконец выяснили, что значит это причудливое татарское имя — Жемчужина. И если мир — это океан, то все вокруг мерзкие моллюски, а Энже — не меньше, чем бриллиант. Поговорка Арины работала со всеми, кроме меня. “Умная луна” — это не обо мне, я скорее тупорылый космический мусор. Наверняка, дело в том, что мое имя должно было быть другим.

— Пожалуйста, переезжай ко мне.

— Ты буквально просишь меня жить в твоем доме бесплатно, хотя должно быть наоборот. Спасибо тебе, я… я буду жить с тобой, — я еще сомневалась, но открыто отказать ей не могла.

Поезд прибыл в Москву глубоким вечером. На МЦК можно пройти через здание Восточного вокзала, но я настояла на том, чтобы выйти на улицу. С предвкушением я вытащила пачку сигарет и зажигалку. Конечно, можно было покурить и на перроне, ожидая электричку на “кольце”, но я не люблю нарушать правила. По крайней мере, так грубо, потому как ступеньки вокзала тоже не предназначены для курильщиков.

Приближалась середина осени, поэтому темнело рано и сильно, из-за чего оранжевый свет фонарей становился особенно густым. Весной и летом ночи светлее, а зимой снег преломляет и рассеивает лучи. Прохладный ветер задувал в рукава и за шиворот, раскуривая сигарету без моего участия.

— Сразу поедем домой или ты хочешь заехать, — она безуспешно попыталась подобрать подходящее слово, — домой?

— Домой.

Мы снова улыбнулись, глядя перед собой.

— Надо заехать хотя бы за пропуском, утром будет лень.

На меня обрушилось осознание, что буквально через 6 часов мне уже необходимо выезжать на работу. А работала я без преувеличений в Аду. Мой начальник — настоящий Сатана и очень этим гордился.

Пошел мелкий дождь, когда мы снова скрылись за прозрачными дверями вокзала и снова сели в “Ласточку”, ходившую в пределах Москвы. Ехали снова молча, будто я, улучив момент посидеть у окна, никак не могла насмотреться в него. От Локомотива до Стрешнево в окнах мелькали оранжевые и белые огни, а в дороге на МЦД их становилось все меньше.

Первая остановка — Красногорская, неподалеку мы снимали однокомнатную квартиру. Оглядываясь на наш район, где я будто не была уже долгие годы, мне показалось, что он изменился. Было слишком тихо и темно, однако это могло быть связано с тем, что главный источник шума несколько часов назад сгорел в печи крематория. Каждый день после работы мы шли домой вдвоем и никогда в тишине, или я красочно жаловалась на начальника-самодура, или Арина на покупателей-неадекватов. Теперь же слабо освещенные улицы казались пугающими, холодными и враждебными, а в темных закоулках застыли тени. Однако, вглядываясь туда, я подумала, что и они грустно склонили головы.

Наш подъезд не менялся и пах затхлостью, как и в день, когда мы пришли смотреть квартиру. Мы искали ее достаточно долго, везде что-то нам не подходило. Вернее сказать, везде не подходили мы. Во-первых, повсюду требовали залог, порой в размере двух месяцев аренды. Во-вторых, многократно мы спотыкались о фразу “только славянам” — причем славянином нужно быть и внутри, и снаружи, и по документам.

— Когда мы приехали смотреть квартиру, — я прервала молчание в лифте, — хозяйка подумала, что Акылай — это Арина.

— Я бы тоже так подумала. Кстати, почему так?

— Почему меня зовут Акылай или почему Арину зо… звали Ариной?

— И то, и другое.

— Ну, мать Арины, видимо, родила ее от какого-нибудь азербайджанца, не знала, от какого именно, поэтому дала ей свои фамилию и отчество, — перед железной дверью я нащупала в кармане две связки ключей, но достала именно свою, хотя лежала она глубже. — Как мне рассказывала воспитательница, а ей рассказал кто-то еще, меня нашли в подъезде в Автозаводском районе. Отнесли в ближайшее отделение милиции и на дежурстве был Акай Акаев, который и отнес меня в больницу. Когда оформляли, как подкидыша, его спросили, как он хочет назвать. Так была бы какая-нибудь Маша Подъездкина или Катя Кукушкина.

В квартире тоже оказалось непривычно тихо. На кухонном столе с зеленой клеенкой так и остались немытые чашки. Вещи валялись по полу, кровать не заправлена, а вокруг нее на полу стояли тарелки и стаканы. Из-под балконной двери дул легкий сквозняк. Я не стала зажигать свет. Оставив Энже в коридоре, я быстро собрала какие-то тряпки с пола, выбрала из них немного чистой одежды, схватила со стола пропуск и вернулась к входной двери. Перед выходом заглянула в ванную за зубной щеткой, а там одиноко висела на пластиковых плечиках джинсовая курточка Арины. За сутки до смерти, она облилась пивом, и всю одежду пришлось постирать. Утром 21 сентября Арина убрала все высохшие вещи, а джинсовку почему-то оставила.