Удар крыла

- Я так вчера устала, - говорила Изабель, обращаясь к своему сосенду, молодому человеку с высоким оливковым лбом и стрельчатыми гланзами, - так устала, что решила понежиться в постели.

- Вид у вас сегодня оглушительный, - протянул молодой человек с экзотической любезностью.

Она насмешливо раздула ноздри. Керн, посмотрев на нее через гиацинты, сказал холодно:

- А я не знал, мисс Изабель, что у вас в комнате собака, а также и гитара.

Ему показалось, что ее пушистые глаза еще более сузились - от вентерка смущения. Затем она вспыхнула улыбкой: кармин и слоновая кость.

- Вы вчера слишком долго гуляли под музыку, мистер Керн, - отвенчала она, и оливковый юноша и человечек, признававший только библию и биллиард, засмеялись - первый сочным гоготом, второй совсем тихо и подняв брови.

Керн поглядел исподлобья и сказал:

- Я вообще попросил бы вас не играть ночью. Сон у меня не очень легкий.

Изабель полоснула его по лицу быстрым сияющим взглядом.

- Это вы уж скажите вашим сновидениям, а не мне. И заговорила с соседом о том, что завтра - лыжное состязание. Керн уже несколько минут чувствовал, что губы его растягиваются в судорожную усмешку, которую он не мог удержать. Она мучительно денргалась в уголках рта, - и захотелось ему вдруг - стянуть со стола скантерть, запустить в стену горшок с гиацинтами.

Он поднялся, стараясь скрыть нестерпимую дрожь, и, никого не видя, вышел из комнаты.

"Что это со мной делается? - спрашивал он у своей тоски. - Что это такое?"

Пинком раскрыв чемодан, он стал укладывать вещи, - сразу закрунжилась голова; он бросил и опять зашагал по комнате. Со злобой набил короткую трубку. Сел в кресло у окна, за которым с тошнотворной ровнностью падал снег.

Он приехал в эту гостиницу, в этот морозный и модный уголок Церматта, чтобы слить впечатления белой тишины с приятностью легких и пестрых знакомств - ибо полного одиночества он боялся пуще всего. А теперь он понял, что и людские лица нестерпимы ему, - что от снега гудит в голове и что нет у него той вдохновенной живости и нежного упорства, без которых страсть бессильна. А для Изабель жизнь, вероятнно, великолепный лыжный полет, стремительный смех - духи и мороз.

Кто она? Светописная ли дива, вырвавшаяся на волю? Или сбежавшая дочь чванного и желчного лорда? Или просто одна из тех женщин из Панрижа, а деньги - неведомо откуда? Пошловатая мысль...

"А собака-то у нее есть, напрасно отнекивается; гладкий дог какой-нибудь. С холодным носом и теплыми ушами. А снег все идет, беспонрядочно думал Керн. - А у меня есть в чемодане... - И словно пружинна, звякнув, раскрутилось у него в мозгу: - Парабеллум".

До вечера он опять валандался по гостинице, сухо шуршал газетами в читальне; видел из окна вестибюля, как Изабель, швед и несколько молондых людей в пиджаках, натянутых на бахромчатые свэтеры, садились в сани, по-лебединому выгнутые. Чалые лошадки звенели нарядной сбруей. Валил снег тихо и густо. Изабель, вся в белых звездинках, воскнлицала, смеялась между спутников своих, и когда санки дернулись, поннеслись - откинулась назад, всплеснув и хлопнув меховыми рукавицанми.

Керн отвернулся от окна.

- Катайся, катайся... Ничего...

Потом, во время обеда, он старался не глядеть на нее. Она была как-то празднично и взволнованно весела, - и на него не обращала вниманния. В девять часов опять заныла и заквохтала негритянская музыка. Керн, в тоскливом ознобе, стоял у косяка дверей, глядел на слипшиеся пары, на кудрявый черный веер Изабель.

Тихий голос у самого уха сказал:

- Пойдемте в бар... Хотите?

Он обернулся и увидел: меланхолические козьи глаза, уши в рыжем пуху.

В баре был пунцовый полусвет, воланы абажуров отражались в стекнлянных столиках. У металлической стойки, на высоких табуретах сидели три господина - все трое в белых гетрах, - поджав ноги и всасывая сквозь соломинки яркие напитки. По другой стороне стойки, где на полнках поблескивали разноцветные бутылки, словно коллекция выпуклых жуков, жирный черноусый человек в малиновом смокинге необычайно искусно мешал коктейли. Керн и Монфиори выбрали столик в бархатной глубине бара. Лакей распахнул длинный список напитков - бережно и благоговейно, как антиквар, показывающий дорогую книгу.

- Мы будем пить подряд по одной рюмке, - сказал ему Монфиори своим грустным глуховатым голосом. - А когда дойдем до конца, нанчнем опять. Будем тогда выбирать только то, что пришлось нам по вкусу. Быть может, остановимся на одном и долго будем им наслаждаться. Зантем опять начнем сначала.

Он задумчиво посмотрел на лакея:

- Поняли?

Лакей наклонил пробор.

- Это так называемое странствие Вакха, - с печальной усмешкой обратился Монфиори к Керну. - Некоторые люди и в жизни применяют такой прием.

Керн заглушил зябкий зевок.

- Это, знаете, кончается рвотой.

Монфиори вздохнул. Отпил. Причмокнул. Выдвижным карандашиком отметил крестиком первый номер в списке. От крыльев носа шли у него две глубокие борозды к уголкам тонкого рта.

После третьей рюмки Керн молча закурил. После шестой - это была какая-то приторная смесь шоколада и шампанского - ему захотелось гонворить.