Удар милосердия

На следующий день в Новый Дворец потянулись дворяне, стремившиеся засвидетельствовать правителю верность. Среди тех, кто первыми принес присягу, были глава Карнионского нобилитата Фаррел ап Бладуд, граф Нессы, и представитель герцога Эрдского Арвид Гормундинг. Никаких праздников за этим не воспоследовало. Правитель сразу дал понять, что пока император болен, пошлые увеселение неуместны. Помимо сыновней почтительности, причиной было не лучшее состояние, в котором Норберт обнаружил казну, но это обстоятельство он афишировать не собирался. Разумеется, сетованиям по поводу упадка куртуазности в Тримейне, и тому, что грядет мрачное царствование скупердяя и святоши, не было конца. Но бюргерам, никогда не участвовавшим в придворных увеселениях, и крякавшим в досаде, что налоги тратятся на этакие расточительные лупости, нововведения пришлись весьма по сердцу. Добродетельные их супруги с плотоядным удовольствием потирали ручки, пухлые – или костлявые, кому как повезет, услышав об изгнании «дворцовых шлюх». С немалой благосклонностью взглянула в сторону молодого правителя и церковь, указуя с амвона на заботу его о своей душе, как на благой пример для паствы. А благородные, но безземельные и голодные рыцари, вместо того, чтобы взывать к оружию, поскольку попрано все самое святое, переговаривались о каких-то грядущих денежных и земельных пожалованиях.

Так обстояли дела, пока у Рыночных ворот Тримейна не объявился принц Раднор.

Прискакал он не слишком ранним утром, заночевав перед тем в одном из императорских охотничьих домов, и появление его не стало для правителя неожиданностью – на дорогах были расставлены дозоры.

Сопровождали его вассалы, свита – все вооруженные – человек до полутораста. Ну, и разумеется, верные друзья – те, что бросились за ним, узнав о созыве парламента. Ночью они успели выпить все вино и пиво, что имелось в погребах имения, и вообще погулять, как полагается благородным господам на отдыхе от ратных дел. И сейчас они были полны воодушевления и готовы действовать. Но в город их впустили не сразу, отговариваясь какими-то нелепыми причинами – отсутствием разрешения правителя и тому подобной чушью. Раднор, выйдя из себя, орал, что никакого правителя он не знает и знать не желает, выше него здесь только его величество император, и никто принцу императорского дома указывать не смеет. И если его немедленно не пропустят, он со своими отважными воинами сметет этот поганый город с лица земли, будь против каждого из них хоть целая тыща. Стражники на стенах слушали, не вступая в пререкания. Денек выдался тусклый, словно не весна, а осень, земля и небо равно сочились сыростью. Временами накрапывал дождь. Кони фыркали, а всадники тихо зверели. Было зябко, в животах урчало, хотелось похмелиться.

Наконец, когда принц приступил к перечислению того, что он сделает с мамашами, сестрами и дочерьми присутствующих стражников, после того, как собственноручно оторвет им каждому руки и ноги, ворота открылись, и Раднор со свитою беспрепятственно въехали в Тримейн, и поскакали к Новому Дворцу. На этом беспрепятственность закончилась. Во дворец принца не пустили. Было сказано, что его величество Ян-Ульрих болен, и не желает видеть никого, кто способен отвлечь его от заботы о драгоценном здоровье. На полную проклятий речь о том, что принц – член императорской фамилии, и потому имеет полное право видеться с дядей, когда захочет, было отвечено, что эти вопросы решает правитель, а он сейчас в Старом Дворце, и принц Раднор, буде ему угодно, может найти его там. Тут Раднор попытался прорваться во дворец силой. Но стража ему воспрепятствовала. Не пришлось даже вызывать на помощь императорских рыцарей. Алебардщики и конные сержанты оттеснили людей принца от дворцовых стен, и без особенных кровопролитиев.

Это было унизительно. Это было невозможно снести. И принц Раднор отправился в город, скликать жителей Тримейна свергать узурпатора. Он ведь был героем тримейнской толпы, верно?

Но толпа была уже не та, что осенью. Напрасно барон Жерон-и-Нивель и Отт де Гвернинак, красноречивейший из красноречивых, разъезжали по улицам и площадям, призывая поддержать законного наследника престола против убийцы и кровопийцы. Почему-то горожане забыли, что полгода назад сами с упоением называли Йорга-Норберта убийцей и едва ли не вурдалаком. Вот новые привилегии, представительство в парламенте – это да. И если у юных подмастерьев и приказчиков, для которых слово «парламент» было звук пустой, кулаки чесались подраться, то купцы и главы цехов воспрепятствовали их выходу на улицы. Возможно, если бы Раднор направился в унверситетский квартал, там бы его призывы нашли отклик. На принца школярам было в высшей степени наплевать, но если можно под благородным предлогом погромить лавки, а то и дворцы, то почему бы нет? Однако Раднор не вспомнил о существовании университета. И примкнула к нему только публика с Площади Убежища , да несколько строптивых приказчиков, наточивших зуб на особо строгих хозяев.