Удар милосердия

Он не добрался в Эрденон к Рождеству, как хотел, хотя и был верхом. Стоило переплыть реку Эрд, еще не затянувшуюся льдом, как снег повалил, словно пух из разорванной перины – такой же тяжелый, крупный, гнетущий при всей своей легкости. В считанные дни замело дороги, а без дорог пробираться было и вовсе невозможно. В первые недели декабря метели кружили едва ли не ежедневно, слепя глаза, удушая. Приходилось отсиживаться по постоялым дворам и деревням. Теперь Джаред не мог позволить себе ночевать в лесу. С заходом солнца, а солнце, казалось, проваливалось за деревья, едва успев взойти, – из чащ доносился немолчный вой. Деревенские утешались тем, что сейчас волки не так голодны, как по весне, просто нынче у них пора свадеб. Но храбрецов, желавших пуститься в путь по ночному лесу, не находилось. Путников стало вдвое меньше, чем летом, а те, кого дела или отсутствие таковых влекли в Эрденон, не рисковали двигаться дальше, пока не соберется на постоялом дворе достаточно надежных попутчиков. Вот уж для кого это было хорошее время – так для трактирщиков.

В предрождественские дни снегопады стихли, метели улеглись, и ударил мороз. Джаред ехал по скованному тишиной лесу. Изморозь покрывала брови и бороду, гриву Табиба. По сугробам гуляла поземка, ветер бывал злой, пробирал сквозь овчинную куртку и шерстяной плащ. И глаза слезились от блеска, от снега, от солнца, негреющего, изошедшего в сияние, от неба, точно крытого голубой эмалью.

В Зохале, когда он шел к границе вместе с цыганами, тоже были эти два цвета – белый и голубой. Нет, синий, голубым тамошнее небо никак нельзя назвать. И белый песок. И так же глаза слезились от блеска и сияния. А больше ничего схожего. Так же невыносимо жарко, как здесь холодно.

Рождество пришлось провести в маленькой деревушке, где даже постоялого двора не было. Праздновали горячей кашей, в которой попадались обрезки свинины, яичницей и пивом. Не Бог весть что, но все же лучше, чем рождественские обеды, памятные Джареду по временам детства. Тогда хорошо, если ему ломоть хлеба с салом выпадал. А чаще – это была просто горбушка и без всякого сала. Поутру он снова отправился в дорогу, и прибыл в Эрденон на третий день после Епифании.

Поскольку святочные увеселения закончились, и наступил пост, Джаред надеялся застать «Детей вдовы» в гостинице. Конечно, его светлость не полностью откажется от развлечений, но вряд ли он пожелает смотреть представления в первые дни покаяния.

Действительно, хозяин «Вертограда» на вопрос, по прежнему ли живут здесь комедианты, ответил кивком. В гостинице было очень тихо, даже для раннего часа, когда гости еще не собирались в зале распить кружку-другую. Не слышно было ни музыки, ни топота, ни песен, ни переругиваний, обычно сопровождавших дневные занятия «Детей вдовы», но вероятно, они боялись подобным непотребством привлечь внимание фискалов Святого Трибунала.

Не успел Джаред помыслить об этом, как с лестницы сбежал – сверзился Матфре. Наверное, увидел его из окна. Или услышал голоса внизу… Бурных чувств, кроме как на подмостках, Матфре не проявлял, и не такие они были друзья, чтобы кидаться навстречу, рискуя переломать ноги. Но удивиться Джаред не успел, не дали ему удивиться.

– Где тебя носило! Тоже – лекарь, по дорогам шляется… Как нужен, он, так нет его… а от здешних лекарей никакой пользы…

И радость была в его голосе, и отчаяние – такое, что он готов был за шкирку тащить Джареда за собой. А Джаред не мог двинуться с места. Все-таки опоздал… Ведь знал, что ей грозит опасность, и все равно полз, как дохлая вошь, пиво жрал по постоялым дворам, а нужно было скакать без остановок, и от метелей не прятаться.

– Дагмар? – с трудом выговорил он.

Матфре взмахнул рукой, стукнулся о перила и зашипел от боли.

– При чем тут Дагмар? Что ей сделается! Диниш…

– Идем.

Поднимаясь по лестнице вслед за Матфре, все же спросил:

– Что с ним?

– Простыл… и слег.

Простуда – не чума, не холера и не оспа. Приятного мало, но зима ведь… а Диниш – не северянин, простуду переносит тяжелей, чем здешние… при том, что актеры редко бывают неженками.

Когда миновали лестницу, Джаред стащил с себя шапку и плащ, чтоб не мешали, сунул их Матфре.

– Подержи пока… Они в той же комнате?

Прочие комедианты уже вернулись в коридор – всклокоченный Гиро, растерянный Баларт, Зика, закутанная в платок. И Дагмар. Она стояла на пороге, ее лицо в полумраке казалось совсем бледным. А может быть, его выбелила усталость. В пути Джаред много думал о том, какой будет их встреча, что он ей скажет… и все это сейчас было бесполезно.