Удар молнии

Энни посмотрела на нее. Можно было сказать, что советовать женщине, прерывать или не прерывать беременность, тоже необходимо рассматривать как вмешательство в личную жизнь, которое кому-то может не понравиться. Но эту мысль Энни не высказала. Она заметила лишь:

— Наверное, мне все же придется получить этот ордер.

— Пусть смотрит, — сказала Полли.

* * *

Эйлин сидела на кровати положив руки на колени, когда в палату вошел Клинг. Она была к нему спиной. По стеклу колотили капли дождя, искажая очертания близрасположенных зданий.

— Привет.

Она повернулась, и он увидел повязку на левой щеке. Толстый слой ваты и лейкопластырь. Она явно плакала: кожа вокруг глаз покраснела и вспухла. Улыбнувшись, Эйлин подняла в знак приветствия руку. И тут же рука бессильно опустилась, белая рука на белой простыне.

— Привет.

Клинг подошел к кровати и поцеловал ее в здоровую щеку.

— Ну, как ты?

— Да ничего, все в порядке.

— Я только что говорил с врачом, они обещают тебя сегодня выписать.

— Очень хорошо.

Клинг не знал, чтобы еще сказать. Он знал, что с ней приключилось, а что сказать, не знал.

— Здорово я выступила, — начала она. — Настоящий полицейский, ничего не скажешь. До того позволила запугать себя, что оба пистолета... — Она отвернулась. Дождь продолжал барабанить по окнам.

— Он изнасиловал меня, Берт.

— Знаю.

— Ну и... — голос у нее сел. — Ну, и что скажешь?

— Так и убил бы подонка, — сказал Клинг.

— Это понятно, но... как ты... как тебе то, что меня изнасиловали?

Клинг с удивлением посмотрел на Эйлин. Она все еще сидела, отвернувшись, словно хотела скрыть повязку, а заодно и рану — свидетельство ее капитуляции.

— Я хочу сказать... что я позволила ему изнасиловать себя?

— Ничего ты ему не позволяла.

— Я полицейский.

— Детка...

— Мне следовало бы... — Эйлин горестно покачала головой. — Я слишком перепугалась, Берт, — едва слышно закончила она.

— Это я за тебя боялся.

— Я думала, он убьет меня.

Эйлин наконец повернулась.

Взгляды их встретились. На глаза у Эйлин навернулись слезы. Часто заморгав, она подавила их.

— Но полицейскому нельзя бояться, Берт! Полицейский должен... я бросила пистолет! Когда он ткнул мне ножом под ребра, я так перепугалась, что бросила пистолет! Он уже был у меня в руке, а я его бросила!

— И я бы сделал то же самое.

— А в ботах у меня был спрятан запасной, маленький браунинг. Я достала его и уже взвела курок, и тут он... тут он полоснул меня по лицу.

Клинг молчал.

— Я и не думала, что будет так больно. Знаешь, когда подбриваешь волосы под мышками или на ногах, бывает, порежешься, ну поболит чуть-чуть, и все, а тут — по лицу. По лицу и, о Боже, Берт, как же было больно! Я знаю, что не красавица, но это единственное мое лицо, другого нет, и когда он...

— Ты неотразима, Эйлин, — прервал ее Берт.

— Уже нет, — Эйлин снова отвернулась. — И вот тогда, когда он ударил меня и я выронила второй пистолет... тогда я поняла... я поняла, что сделаю все, что он от меня захочет. Да, Берт, я позволила ему изнасиловать себя. Позволила.

— А иначе он прикончил бы тебя.

— Такая беспомощность была, такая отвратительная беспомощность, — Эйлин покачала головой.

Клинг не сказал ни слова.

— Ну и... — У Эйлин снова прервался голос. — Наверное, ты все время задаешь себе вопрос, а может, это я сама напросилась...

— Не городи чушь.

— А разве не об этом думают мужчины, когда их жен или подруг...

— Да, ты сама напросилась, — сказал Клинг. — Именно поэтому ты в том месте и оказалась, это твоя работа. Ты делала свое дело, Эйлин, и тебя ранили. И это...

— И еще меня изнасиловали! — Эйлин обернулась к нему. Глаза ее горели.

— И это тоже ранение.

— Нет! Бывало, и тебе доставалось на работе, но после тебя никто не насиловал! И в этом вся разница, Берт.

— Вижу, вижу я эту разницу.

— Сомневаюсь. Потому что иначе ты бы не полоскал мне мозги всеми этими разговорами о работе.

— Послушай, Эйлин...

— Он изнасиловал не полицейского, он изнасиловал женщину! Он меня изнасиловал, Берт! Потому что я женщина!

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! Да и как ты можешь понять? Ты мужчина, а мужчин не насилуют.

— Насилуют и мужчин, — кротко сказал он.

— Где? В тюрьме? Так только потому, что под рукой нет женщины.

— Мужчин тоже насилуют, — повторил Клинг, но распространяться на эту тему не стал.

Она посмотрела на него. Боль, застывшая у него в глазах, была, кажется, такой же сильной, как и та, что она испытала, когда этот мерзавец разрезал ей щеку. Эйлин не сводила с Клинга глаз, словно в самую душу его хотела проникнуть. Злость и отчаяние постепенно проходили. Перед ней Берт, а не какой-то безымянный враг, назовем его, скажем, «Этот». Перед ней Берт Клинг и в конце концов, он-то уж к насилию вовсе никакого отношения не имеет.

— Извини, — сказала она.

— Да ладно, о чем речь.

— Мне не следовало обрушивать все это на тебя.

— А на кого еще? — улыбнулся он.

— Нет, право, мне очень-очень жаль.

Она потянулась к нему. Клинг утопил ее маленькую ладонь в своих руках.