Удар отложенной смерти

Из-под форменного берета дежурной выбивались завитые «химией» светлые волосы. Круглое, румяное лицо, зажатый щеками нос картошкой, узкие смешливые глаза… Как она похожа на свою сестру, мать Инессы Шейхтдиновой! Сейчас, правда, тётка смотрела с суеверным ужасом, который постепенно переходил в благоговение.

– Мария Степановна? – спросил Саша, всё-таки вспомнив её имя.

У него ещё нашлись силы сделать несколько шагов к дежурной, которая испугалась ещё больше.

– Откуда ты меня знаешь-то, сынок? – Она сощурилась ещё сильнее. – Господи! Я уж думала – видение мне на святки… Я ж всё плачу и молюсь. Сестру родную на днях схоронила, Лидию. И вдруг – стоит человек, а вокруг – свет. Зимой-то – в набедренной повязке! Сам – глазастый, печальный такой… Наверное, кажется мне всё это. Не бывает так в жизни.

– Лидия Степановна, значит, скончалась? – пробормотал Саша, опираясь на плечо женщины.

Он хотел идти сам, но, против воли, навалился на Марию Степановну всей тяжестью. Перед глазами только мелькали валенки с галошами, и рвал барабанные перепонки визг снега под её тяжелым шагом.

– Ты разве с Лидочкой знаком? – совсем оторопела дежурная. – А я-то тебя и не припомню. Темно здесь, сынок, пойдём в дом!

– Я – Саша Минц. Мы с Инессой вместе росли. Вы пару раз к ним приезжали, на Большой проспект. Но я тогда ещё маленьким был. А слышал много про вас, видел фотографии в альбоме…

– Ох, да неужели? – Дежурной пришлось поверить в невероятное. – А Инесса замуж недавно вышла…

Мария Степановна Прожогина и не подумала о том, что именно после этих её слов Минц твёрдо решил умереть.

– Да как же ты, Сашенька, голый-то оказался? – Она завела гостя в сени. Он заботился только о том, чтобы не соскользнул половик. – А я думала, что ты молоденький совсем! Дала лет двадцать, ну, может, чуть побольше. А Инке-то тридцать почти! Значит, и тебе тоже? Кто же тебя так отделал, голубок? Всё лицо в крови… Страдалец ты мой! Бандиты, что ли?..

– Они самые. Вы меня простите за вторжение, да ещё в таком виде. Но другого выхода не было. Значит, Лидия Степановна скончалась? От чего? Она же мне прямо-таки второй матерью была…

– От сердца, сынок. У ней сперва один инфаркт был, ещё летом. А двадцать седьмого декабря – второй. С Тихорецкого до больницы на улице Вавиловых не довезли, а там ведь близко. – Дежурная еле затащила Сашу в единственную комнатку. – Вот, прямо перед Новым годом и схоронили Лидочку. Без малого шестьдесят пять лет прожила. Я-то на десять лет моложе, а тоже больная вся. Обе мы на мамку нашу, как вылитые, похожи. На Шуваловском кладбище могилка сестрёнки моей…

В углу тесной комнатушки, похожей на все проходные и бытовки страны, горел электрокамин. От его красных спиралей волнами шло райское тепло, и Саша опустился на стул совсем рядом, протянул к камину руки.

Мария Степановна, бормоча и охая, сгребла в охапку ватное одеяло.

– На, укутайся и ложись! Где же тебя угораздило-то, черноглазик? На такой холодрыге – голый, босый! Ишь, даже исподнее сняли, ироды! Что-то я тебя в Питере не видала за последнее время. Наверное, редко приезжала к сестре, в чём теперь каюсь. Но у меня тут, в Дибунах, муж и дети. Старик мой, Прожогин, еле ходит после инсульта, надолго его не оставишь. Слышал про Нельку и Сашку? Это детки мои. На «железке» вот работаю сутками, так что времени совсем нет. Ну, хоть бы кальсоны-то оставили, проклятые! Боже ты мой…

– Они не знали, что я живой. – Саша, упав на лежанку, кутался в одеяло, но тела своего до сих пор не чувствовал. Ему очень хотелось закрыть глаза и забыться, но он ещё не задал свой главный вопрос. – Инна за кого вышла, если не секрет?

– За Антона Свешникова. Это парень из их редакции. Ничего такой, высокий, симпатичный – на американца похож. Блондин ржавый, а глаза голубые. Но она фамилию свою оставила – этак-то не по-людски. Родненький, да ты отдохни пока! Может, тебе валенки дать? Носков-то шерстяных у меня лишних нет…

– Не нужно, я их только в крови испачкаю. Вы позвоните в милицию. Скажите, что у вас находится Александр Минц с Литейного. Я им должен… – Саша на мгновение забылся. – Должен сказать…

– Ой, Сашенька, родненький, да я тебя сейчас чайком напою! Позвоню и напою. – Мария Степановна воткнула в розетку вилку чайника, кинулась к телефону, причитая всё громче. – Надо же, надо же, что бандиты творят! Вот так ждёт мамка и дождётся… За своего-то страшно. Господи, Боже ты мой! Сволочи, изверги, как их земля только носит?.. – Прожогина завертела диск. – Людочка! Люда, слышишь? С милицией соедини, быстренько! Сама позвонишь? Позвони, родимая… Да, в город, на Литейный прямо. Парнишка у меня ихний лежит. Голый совсем, и весь избитый. Пусть сразу с врачами едут. Обморозился он сильно, никак не отогреется. Саша его зовут. Как фамилия-то твоя, забыла я. Скажи ещё разок!

Саша не помнил, ответил или нет. В тепле грызущая боль внизу живота вдруг стала нестерпимой. Он прижал обе руки к напряжённым, каменным мышцам, и потерял сознание. Мария Степановна в смятении глядела на него, и зрачки в её желтоватых, как у сестры, глазах делались всё шире.