Удар отточенным пером

Мне же в свою очередь стало любопытно посмотреть на этот нежный цветок с ласковым голосом и верой в человечество.

– Это мой Сашка так вырос, – хмыкнула Вика. – Ладно, ну что ты, валишь?

– С работы?

– Нет, отсюда.

– Мда, Вика, ты не меняешься. Как ты живешь с такими адскими манерами? – улыбнулась девушка.

– Не поверишь, не хуже, чем ваша редакторша с отсутствующим мозгом.

Они рассмеялись. Журналистка оказалась моложе Виктории, небольшого роста, немного пухлая, но в меру, с талией и женственными овалами там, где положено быть женственным овалам. Зачем такие ванильные плюшечки вообще идут в журналистику?

– Ладно, извини за беспокойство. – Девушка поспешно засобиралась.

– Могу тебе только одно последнее средство посоветовать, – проговорила Вика. – Запиши ее на диктофон. А потом дай на планерке послушать всей редакции.

– Но тогда мне точно придется уйти, – невесело улыбнулась посетительница.

– Так тебе по-любому придется, – радостно заключила Вика. – А так хоть с музыкой!

Девушка вздохнула, посмотрела на Вику, как на безнадежную больную, и исчезла в коридоре. Но тетка вдруг подняла свою пятую точку и выбежала следом:

– Вот телефон, скажи от меня. Главный редактор культурных новостей в «Прогороде». За ним должок имеется еще по прошлому делу по скандалу на интервью с одной известной певицей, так что звони. – А когда дверь закрылась, она пояснила мне: – Нужен человек на культуре, чтобы брать контрамарки.

Я кивнул, это было в ее духе, во всяком случае, бескорыстной благотворительностью моя тетка не славилась. Вообще она славилась в основном тремя вещами: мозгами, дурным характером и красотой. Да, помимо хорошей фигуры природа одарила ее еще и картинной, немного даже вычурной российской красотой: именно российской, а не русской, потому что тут были намешаны и огромные васильковые глаза, и бледная кожа, и тонкий татарский нос, и чувашские скулы, и удмуртские брови полукругами вразлет. Дочь поволжских народов – так называла Вика сама себя. Людям она нравилась, во всяком случае с первого взгляда. По поводу дальнейшего общения могли быть варианты, в основном – взаимовыгодные.

– Я еще немного почитаю, выясню, кто у профсоюза спонсор, и тогда точно скажу, беремся или нет, – буднично бросила она, заметив, что я снова отправился на кухню, чтобы загрузить будущую запеканку в робота для нашего раненного в палец гения газетного сыска.

– В каком смысле беремся?

– В прямом. В шекспировском: быть делу или не быть.

– Ну если в шекспировском, то не беремся, а берешься, – вежливо, но твердо поправил я тетку.

– Не хочешь? – Ее удивление казалось искренним.

– Не могу: отчет по практике, а потом учеба. В ветеринарном институте, если ты забыла. К тому же ты на стороне администрации, и я не знаю, как к этому относиться. Наличие спонсора, по-моему, это не преступление.

– Это смотря кто спонсор и смотря какие цели он преследует.

– Мне кажется, ты бредишь.

– Ясно, – сказала Вика и замолчала, хотя было совершенно не ясно, что именно ей ясно.

Однако надолго ее не хватило. Я резал картошку, а уже снова она кричала мне из комнаты:

– Если бы это была практика… Практика от древнегреческого «практис» – деятельность. Это разумные человеческие усилия, слышишь, разумные! Основанные на сознательном целеполагании и направленные на преобразование действительности. А у тебя в этой деревне какое целеполагание? Кто больше спирта выпьет?

Что они все пристают с этим несчастным спиртом?

Не получив ответа, Вика снова приземлилась на свое газетное поле. Минут через пять, когда я укомплектовал робота и задал ему режим «выпечка», я снова заглянул в комнату, чтобы попрощаться. Вика сидела, не обращая на меня внимания, опустив голову, худая, растрепанная, в страшной розовой кофте. И тут до меня дошло, что именно в ее виде смущало меня все это время. Нет, это были не красные глаза и не худоба: при образе жизни и работе, связанной с чтением, такие неприятности время от времени приключаются с каждым. Дело было в другом.