Удар током

Пятого января в стране продолжались праздники, в центре обычный рабочий день. Визит к директору принёс неприятности. Соболев мрачно взглянул на мнущегося у порога подчинённого и не предложив присесть грозно бросил:

— Нагулялся с новым дружком? Нехорошо, Дима, врать. Федя Чистяков умный, но телефон выключить не догадался, а лишь заблокировал вызов. Про биллинг забыл, а ещё инженер электронщик. И тебе старпёру невдомёк, — видя, как вскинулся Дмитрий Сергеевич, остановил жестом руки, — Я не в претензии, главное, чтобы дело не страдало. Пора за работу. Работаем два дня, затем догуливай неделю где и с кем хочешь.

Дмитрий Сергеевич чуть не взорвался, оказывается начальник ещё и следит за ним, собрался было огрызнуться, но сдержался. Про себя подумал: «Козёл ты, Витя, чего мордой тыкать в чужой косяк, о своих промахах подумай».

— Теперь о деле, — продолжил Соболев, — «поездка» в этот раз будет особенная и очень непростая.

Петрушевский напрягся. К чему готовит в этот раз? Вновь порадовался за себя, что разыграл потерю памяти после броска во времени. А вот нынешнюю память не отобьёшь, не выкинешь из головы его демагогические рассуждения о зле во благо, плотную опеку и навязанные поступки. Всё, хватит, пора ставить Соболева на место.

— Я поднял свои архивные записи. Там имеются выписки из уголовных дел связанных с терроризмом. Мне надо, чтобы ты разыскал фигуранта, попавшего в подозреваемые, но за недоказанностью причастности к преступления проходившим по делу лишь свидетелем. В подробности посвящать не буду. Слушай, что надо сделать. Найдёшь человека и представишься от…

Чем дольше Соболев говорил, тем больше росло внутреннее сопротивление. Когда Соболев сделал паузу, Петрушевский взорвался протестом:

— Всё, Витя, надоело! Я подписывался помогать науке, а не твоим криминально-ментовским разборкам. Седлай машину времени и отправляйся корректировать свои косяки в прошлом. Помог мне — низкий поклон, но отрабатывать таким образом благой поступок не обязан. Вот пропуск, я ухожу!

Соболев поднял тяжёлый взгляд и чеканя каждое слово, бросил взбунтовавшемуся подчинённому:

— А что мне мешает в прошлом не вызволять тебя за драку с телесными повреждениями, забыл? А мутная история с изнасилованием, где ты якобы не виноват, но ведь это как повернуть. Тебя отмазывала Контора, система, которую я представляю. А твоя фарцовка, а пистолет, забыл. Забыл кому давал подписку о сотрудничестве. Пожалуй я нарушу инструкцию, смотаюсь в прошлое и откорректирую, как ты выражаешься, биографию. И будешь ты сидеть не в научном центре, где о тебе заботятся, а париться на нарах или гнить на Богословском кладбище рядом с героическим дедом. Смотри сюда.

Соболев живо поднялся, стало заметно, как непросто ему сдерживаться, открыл сейф и достал увесистое дело, повернул обложкой и помахал. Петрушевскому хватило времени прочитать свою фамилию. Затем отправил досье назад и запер компромат.

— Вся твоя жизнь в этой папке, личное дело здесь, а не в архиве. Ты врёшь мне, а я тебе. Но ты винтик механизма, а я пружина, приводной механизм. Раз не хочешь по хорошему, то будем по протоколу: сопротивляешься, иди на х… и на свалку. Как тебе такой расклад?

Из Петрушевского словно выпустили воздух, он сжался и опустил голову. В голове метались мысли: сам дурак, не сдержался и получил оборот. Зато начальник раскрыл свои пугающие резоны, но сдаваться рано. Надо сыграть страх и покорность. А что если решить всё махом, оглушить этого божка, вырваться из лаборатории и рвануть на телевидение, собрать журналистов? Чушь, я слишком слаб против этого хищника. И тут словно вновь ударило током и вспыхнуло простое и страшное решение. Как он раньше не додумался?

— Ладно, ладно, Виктор Сергеевич! Я всё понял, прости мой дурацкий характер: ляпну невпопад, затем жалею. Давай договоримся: я ничего не говорил, ты ничего не слышал. Мир?

Он протянул руку теперь уже ненавистному ему человеку, но в глазах читалась преданность и покорность. Это совсем не просто мерить на себя личину артиста и играть на грани срыва. Но теперь у Петрушевского был план, словно сверхмощное оружие и защита от стресса. Соболев если и разглядел двурушничество, то не подал вида и словно нехотя протянул руку. У него тоже был свой умысел: главное сейчас решить свою задачу чужими руками, а потом отправить Петрушевского в путешествие из которого не возвращаются.

— Ладно, строптивый ты мой, уточним детали. Вопросы есть?

— Конечно, ты не сказал в кокой отрезок времени это нужно сделать? Я имею ввиду год и месяц.

— Лето семьдесят второго, а тебе-то не всё равно?

— Так я в это время ещё служу в армии.

— Ну и что? У тебя каждый выходной увольнительная, забыл?

— И то верно, можно и в самоволку, если необходимо.

— Дима, это детали, которые сам решишь, сделай всё не позже конца июля. Или опять будешь фордыбачить? Давай повторим сценарий и на стенд, выполнишь задание и свободен до завтра. Расспрашивать один чёрт бесполезно…