Удар Ворона

– Не держись так за боль и ненависть, – сказал Защитник голосом таким же мягким, каким был голос Джеса. – Я разделю свой гнев с Джесом, и станет легче. Иногда на обиды нужно взглянуть при свете дня, Хенна, чтобы их можно было пересчитать, и тогда они смогут уйти.

Она вздохнула и почувствовала, как отвратительный груз, который она хранила в глубине души даже втайне от себя самой, вздрагивает при свете, который принес Джес.

– Так много мертвых, – сказал он, и голос его звучал чуть тише, чем голос Защитника. – Слишком много, чтобы держать их здесь. – Его мозолистая рука легко коснулась места над ее сердцем. – Ты любила их, и они любили тебя. Им было бы больно узнать, что они причиняли тебе такую боль. Отпусти их.

– Ты не можешь читать мои мысли, – ответила она, потрясенная точностью его слов.

– Конечно, нет, – согласился он. – Но я чувствую то, что чувствуешь ты, и вспоминаю тех, кого потерял, и боль та же самая. Причина та же. – Он улыбнулся, прижимаясь к ее щеке; она почувствовала ямочку. – Эгоизм.

– Эгоизм?

Ее поразило, что он как будто принижает ее страдания, делает их обыденными. Она попыталась высвободиться.

Он рассмеялся, низко и негромко, и крепче прижал ее к себе. Смех Защитника затронул что-то в глубине ее души, и она снова уступила.

– Эгоизм, – повторил он. – Я не знаю, куда уходят мертвые. – На этот раз рассмеялся Джес, и звук был менее изящным, менее прекрасным, но более веселым. – Но они уходят, оставляя тела. Я видел это. Я чувствовал это. Они уходят в радости, Хенна, боль и страх остаются позади, с теми, кто остался оплакивать их. С тобой и со мной. И боль, которую мы испытываем, она только для нас. Я никогда не увижу свою маленькую сестру Мехиллу, которая умерла в тот год, когда родилась Ринни, и это печалит меня. Ради меня. Я оплакиваю ее даже сейчас, хотя прошло уже одиннадцать лет, как она умерла. Это не плохо, что я горюю, но эгоистично.

Он сел, чтобы поцеловать ее в живот, потом потерся щекой, и его дневная щетина задевала ткань ее юбки.

– Пусть их смерти уйдут, – сказал он. – Пусть они перестанут преследовать твое сердце.

Он ждал, как будто прислушивался к чему-то, чего она не могла слышать. Его терпение, тепло его рук – он словно защищал ее от любых бед – все это было слишком трудно перенести.

– Ах, вот оно, – сказал он, вставая, так что теперь она со всхлипыванием могла прижаться лицом к его груди. – Мы с Защитником тоже плачем.

Он принялся покачивать ее и запел колыбельную, как мать, успокаивающая усталого ребенка. Он не Бард, но голос его звучал прекрасно.

Когда она отстранилась, он ладонью вытер ей щеки.

– Ты должна простить их, – сказал он. – Они давно мертвы, и твой гнев вреден только тебе. Прости их за то, что умерли и оставили тебя. Прости Хиннума, если это он любил тебя так сильно, что не смог позволить тебе умереть и избавиться от боли.

Хенна испугалась.

– Ты ребенок, – сказала она. – Как ты можешь все это знать?

Шаг, который она сделала назад, получился неловким, спотыкающимся – совсем не решительный широкий шаг, как она хотела, но цели он достиг. Его прикосновение слишком волнует, оно слишком необходимо.

Он улыбнулся.

– Истина остается истиной, кто бы ее ни произнес. Отец знает много таких высказываний. «От прощения ты получаешь больше, чем тот, кого прощаешь» – из числа его любимых.

Улыбка исчезла, глаза его потемнели.

– Ты потеряла слишком много, – сказал он, и она не поняла, кто это говорит: Джес или Защитник. – Неужели ты ничего не нашла взамен? Никакого дара?

Она смотрела на него, стараясь сохранить достоинство; он терпеливо ждал, и только в глазах видна была легкая улыбка.

– Я нашла тебя, – сказала она.

Он снова улыбнулся и приблизился. Обнимая ее – скорее бурно, чем чувственно, – он прошептал:

– Когда в следующий раз решишь выглядеть достойно, завяжи сначала блузку.

Он рассмеялся, когда она с негодующим выражением оттолкнула его.

– Пойдем, – сказал он. – Я знаю место, более удобное для того, что я задумал, чем этот мраморный пол. Я тут немного побродил, прежде чем увидел, что у статуи твое лицо – сбивает с толку черный цвет.

– Ты смотришь не на лицо, – сказала она, и он откинул голову и весело рассмеялся.

– Ревнуешь к статуе? – спросил он, беря ее на руки. – Мужчине нужно что-нибудь помягче мрамора, хотя мрамор прекрасен.

Она позволила ему пронести себя по лестнице на помост и в небольшую дверь за ним. Он шел по коридорам в маленькую комнату, построенную вокруг бассейна. Из скрытых в потолке окон на поверхность воды падал полуденный свет, и стены от этого казались пятнистыми.

– Я помню, что это всегда была моя любимая комната, – сказала она, и он положил ее на толстые матрацы, укрывавшие пол.

Защитник зарылся лицом в ее волосы и вздохнул.

– Мне нравится твой запах, – проворчал он.

– Подожди, – сказала она, отодвигаясь.

Он отпустил ее, хотя сжал кулаки и поморщился.

– Мне нужно сказать тебе. Сказать Джесу.

– Джес случает, – ответил Защитник, перекатываясь на живот и закрывая лицо руками. – Это самое лучшее, что мы сейчас можем сделать.