Ударная сила

С утра он поехал на «луг»; впервые лучший стартовый расчет проделает весь комплекс работы на учебной ракете — занятие показательное, — а после начнутся систематические тренировки других расчетов.

Фурашов приехал на стартовую позицию рано: солдаты после развода еще не подошли. По боковой линейке, где под брезентовыми чехлами виднелся ряд стартовых установок и стоек, наперерез командирской машине выбежал дежурный офицер. Высокий, неуклюжий, придерживая левой рукой на бедре сумку с противогазом, он вымахивал ногами, точно закашивал траву. Фурашов узнал: лейтенант Бойков. «М-да, дружок Гладышева, одно училище закончили... Тот пооткрытее, прямее, а этот, кажется, похитрее, — невольно подумал Фурашов, вылезая из машины. — Что-то еще из каждого будет?»

— Товарищ подполковник, — запаленно доложил Бойков, останавливаясь по-уставному в трех шагах от Фурашова. — На позиции происшествий не случилось!

— Значит, никаких происшествий? — здороваясь, в раздумье переспросил подполковник.

— Так точно, никаких!

— Расчет сержанта Бобрина готов?

— Тренировался, товарищ подполковник.

«Верно, похитрее, похитрее дружка... Ишь, не прямо — готов иль не готов — отвечает, а «тренировался»... Дипломат с самого порога службы!»

— Где дипломатии-то учились, Бойков?

Бойков качнулся высокой жердеподобной фигурой.

— Не понимаю, товарищ подполковник.

— Отвечаете уклончиво.

Фурашов зашагал по гулкому, цокавшему под сапогами бетону, зашагал просто так, на крайнюю от леса дорогу, чтобы убить время, пока подойдут расчеты. Позади, чуть сбоку, редкие и тяжеловатые шаги Бойкова, прерывистые вздохи — выравнивал дыхание. И, пожалуй, недоволен сделанным ему замечанием.

Над позицией рдела туманная кисейная дымка, словно только что выползла из мрачноватой темноты ельника. Утренняя свежесть холодила выбритые щеки. Ни звука, ни шороха, даже не долетали обычные в этот утренний час мычание и собачий брех из соседней деревушки. И только вот несогласованное цоканье шагов: его, Фурашова, — глуше, чаще; лейтенанта Бойкова — реже, тяжелее и звонче: подковки на сапогах. Нарушавшее покой и безмолвие, это цоканье было приятным.

На повороте дороги взгляд Фурашова наткнулся на следы, продавленные в бетонке. Следы шли наискосок, с боков бетонки чуть приметные, в центре — три следа глубокие и сильные. Остановившись, Фурашов рассматривал их: крупные, как тарелки, с застывшим язычком из бетона — от расселины в копытах; прозрачная чистая вода заполняла следы до краев. Лось!.. Дороги на позиции делали зимой, и, выходит, в одну из тех ночей «царь лесов» опробовал свежую кладку. Фурашов припомнил: был случай, солдаты видели — сохатый перемахнул через колючую изгородь, ушел, а вот как не заметили следов, как они остались с тех пор, было неясно.

— А говорите, никаких происшествий. Лоси по позиции гуляют. — Фурашов с улыбкой обернулся к офицеру.

— Зимняя история, товарищ подполковник...

— Бригада строителей еще не уехала?

— Вчера на второй установке возились, — ответил лейтенант и вдруг озабоченно уставился на Фурашова: — А зачем бригада, товарищ подполковник? Следы? Так ведь память истории, товарищ подполковник!

— Да? — машинально откликнулся Фурашов, разглядывая Бойкова, и неожиданно подумал: «А в самом деле — история!.. Мысль, как сказал бы Сергей Умнов! Через десять — пятнадцать лет, скажем, увидеть эти следы, вспомнить, что тут делалось...»

Лейтенант подобрался, глуховато пробасил:

— Расчеты прибыли, товарищ подполковник.

Теперь увидел и Фурашов: позади елей в редкой дымке передвигались солдаты, долетали рассеянный говор, команды.

— Пусть по-вашему... для истории. — Фурашов улыбнулся.

Лейтенант тоже улыбнулся, открыв редкие зубы, угловато повернулся вслед за подполковником, — тот зашагал к подходившим расчетам.

 

Фурашов смотрел на то, что делалось возле стартовой установки, как на чудо. Отдавая две недели назад распоряжение подготовить в каждой батарее расчет для показательных занятий, он, конечно, предполагал, что в батареях и выберут лучшие расчеты и потренируют их в «свободное» время, какого не было и нет, но что станет свидетелем подобного каскада, фейерверка четкости, слаженности, этого он не предполагал.

Расчет уже дважды приводил установку с ракетой в боевое положение, а Фурашов в азарте потребовал показать и в третий раз, и теперь, пока тягач отвозил от установки весовой макет ракеты — болванку, закрытую под брезентом, выпиравшим на ребрах-растяжках, он смотрел, как по тропке Бобрин трусцой уводил цепочку расчета в укрытие.

Тягач, отъезжая, сердито пофыркивал, сплевывая сизый дымок. Каре солдатских расчетов, изогнувшись подковой, хотя и стояло вольно, но тоже в напряжении — солдаты были под впечатлением происходящего. Рядом с Фурашовым другое начальство — Моренов, Савинов; у начштаба в тугом кулаке зажат хромированный секундомер — запустит, как только расчету будет подана новая команда. Смешно, колобком обкатывался капитан Карась вокруг установки и каре, и Фурашов внезапно подумал: а ведь он в своей суетливости до странности ненужный, лишний тут, — и качнул головой, отгоняя неожиданную мысль.