Ударная сила

В коридоре, пока не началось короткое, летучее заседание — на нем доложат программу сегодняшних пусков, утвердят ее, — толпились штатские и военные, смеялись шумно, говорили о совершенно посторонних вещах, словно собрались на веселую беседу, а не на серьезный акт. «Да, это будет акт, он решит своего рода гамлетовский вопрос: быть или не быть?», — думал Фурашов. Ночь для него прошла трудно, было душно, сушь наносило из-за Кара-Суя, из степи. Было и другое: растревожил разговор с Умновым. Ведь все ясно открыл Сергей, так очевиден выигрыш для «Катуни» с заменой «сигмы»! Тут не может быть, кажется, двух мнений. Но... почему тогда профессор Бутаков отнесся к этому спокойно? Он не видит выигрыша? Не верит? Но с Умновым они работают не один год — была полная вера... Кстати, и Сергей не мальчик, не пошел бы открываться Бутакову, не выверив все до тонкостей. Неужели только скорее сдать, и, значит, премии, награды?.. Впрочем, поведение самого Сергея не менее странно... «Ничего этого я тебе не говорил...» Странно, странно!

Теперь после плохого сна Фурашов испытывал тяжесть, усталость — позванивало в ушах, давило в висках. Он невольно разглядывал этих мирно и внешне безмятежно беседующих людей, и у него неотвязно вертелся вопрос: через час-другой начнутся испытания, пуски, как они пройдут, никому не известно, и все ли тогда мирно обойдется? «Нет, Сергей, надо, чтобы все вчерашнее ты сказал и именно сейчас, на этом заседании!»

Как бы краем уха слышал — один из знакомых конструкторов с упоением представлял сцену ловли щуки на воскресной «грандиозной» вылазке на озера, жестами и мимикой подкреплял свой рассказ.

— Щуке сто лет — прапрабабушка! Глаза красные — неонки, во! Мохом вся обросла. Силища! Она туда, сюда...

«Значит, убеждены, будет все в ажуре! Иначе воскресенье не воскресенье, «загорали» бы тут, на площадке, вкалывали бы до одури», — промелькнуло у Фурашова. Ощущение тишины, которое преследовало его все последние дни, каким-то странным и непонятным образом сейчас вроде бы усиливало, оттеняло тревогу.

Чуть дальше по коридору стоял Янов, курил и со знакомой, искренней улыбкой слушал высокого штатского. Кто он, Фурашов не знал. Тот возвышался над маршалом на две головы. Речь шла тоже о чем-то веселом: брови Янова взметывались, глаза под ними искрились молодо, задорно — была минутная отрешенность от дел, минутный отдых от забот.

На лице профессора Бутакова, во всей фигуре — привычное, отточенное до малейших деталей достоинство. Фурашов знал: в иных условиях, на отдыхе, в пойме реки, куда по воскресеньям, оторванные от семей и московских квартир, живущие здесь по нескольку месяцев безвыездно, одуревшие от недельной работы на бетоне, в духоте горячих, каленых аппаратурных отсеков, вырывались конструкторы и военные, Борис Силыч становился простым, естественным, заядлым рыболовом. Раздевшись до трусов, обтягивавших полнеющий, округлый живот, в тюбетейке, смастеренной из носового платка — четыре усика торчали из узелков, — он простаивал в воде часами, после сам варил рыбацкую, тройную уху, а позднее и первый, прикрякнув молодецки, поднимал стопку. Что ж, можно понять его подчиненных, понять восхищение Сергея Умнова, но вчерашние его слова...

— Все в сборе? — Янов взглянул на часы, повел головой влево-вправо по коридору, дымному и людному. Фурашову показалось: взгляд маршала, чуть удивленный, скользнул и по его одинокой фигуре. — Будем начинать, товарищи! Как, Борис Силыч?

И, широко расставив руки, как бы приглашая и вместе с тем пропуская своих собеседников впереди себя, Янов пошел по коридору к открытой двери.

— Сергей, стой! Откуда ты? — Фурашов схватил за рукав пиджака Умнова, появившегося тут, в коридоре, с опозданием. — Погоди, Сережа... — И потянул к стенке, радуясь, что наконец дождался, и сразу же испытывая во рту горечь и вязкость от волнения: как сказать?

— Контроль функционирования провели. — Умнов смотрел на него с веселым прищуром. — И знаешь, ажур! «Сигмы» держат железно.

— Слушай, Сережа... — Фурашов сглотнул вяжущий комок, будто только что, как в детстве, наелся терна. — Думал над твоими словами. Скажи все сейчас тут...

— Чудак, Алешка! — Умнов усмехнулся и звонко похлопал по руке Фурашова, и в этом похлопывании друга Фурашов почувствовал обидную снисходительность, точно тот хотел сказать: «Эх ты, клюнул... всего на минутную слабость!»

Фурашов даже опешил, когда вслед за тем услышал тоже весело сказанные и, должно быть, потому неприятно царапнувшие слова Умнова:

— Истина — джин в бутылке! А джины, как известно, имеют свойство и выходить... Пошли, опаздываем!

2

Сдержанный, приглушенный говор на командном пункте сливался в общий низкий гул. И вдруг в динамике булькнуло, словно кто-то невидимый отпил из стакана воды, и вслед за тем отчетливо прозвучало:

— Внимание! В воздухе высотная скоростная цель!