Вступление закончилось. Приближался ключевой момент: явление Ивана. За прадеда Кирилл не был так уверен, как за себя. Вроде тот не выражал особого недовольства. Разве что все больше мрачнел после каждого выхода в город. И волком посматривал на Кирилла. Хотя джакузи ему явно понравилось.
– Сегодня у нас в студии необычный человек. Иван Неустроев – первый из аборигенов, кому удалось вырваться из цепких лап кровавой гэбни в свободный мир. И сейчас я попрошу Ивана поделиться своими впечатлениями. Прошу!
Кирилл протянул микрофон прадеду. Тот неуверенно взял устройство в руки, повертел его, потом расположил правильно (все же вдолбили хоть что-то в эту обезьяну!) и спросил:
– Это что, в радио говорю?
Кирилл мысленно сплюнул, но внешне расплылся в самой дружелюбной улыбке.
– Конечно. Мы в прямом эфире радио и телевидения. Нас слышит и видит весь мир.
– И в Союзе тоже? – подозрительно спросил Иван.
– Конечно! – подтвердил ведущий. – На Россию тоже ведется вещание.
И тут предок преподнес опешившему Кириллу сюрприз.
– Товарищ Сталин! – заорал он в микрофон. – Не слушайте эту империалистическую гниду! Заберите меня отсюда! Я согласный на тюрьму! Заслужил я! Только заберите! Тут сплошная контра недобитая! Буржуи одни! Злые! Последний кусок друг у друга из глотки рвут. Только жрать и срать умеют! Тупые они! Я в Смоленск хочу! К Ленке! К Сереге! Обманула меня эта контра проклятая! Не я из Союза бежал, виска его мерзостная! Самогонка! Споил он меня, падла!
Иван бросил микрофон, развернулся и врезал в челюсть ведущему. На этот раз Кирилл не успел увернуться…
Корабли отряда вошли в родные воды, где их уже с нетерпением ждала тройка эсминцев, украшенных флагами расцвечивания. На мостике крейсера царило сдержанное ликование. Наконец-то закончен долгий путь домой. Пусть страна, из которой они начали свое путешествие, была совсем другой, но Родина осталась на месте. Остались родные березы, остался Владивосток, остались деды и бабушки, полузабытые за это время, а сейчас молодые, ставшие ровесниками своих внуков и правнуков.
Владимир украдкой осмотрел присутствующих и вдруг отчего-то вспомнил сцену в российском консульстве и уверенного в себе, даже нагловатого «представителя американского правительства», его удивление от услышанного отказа, бегающие глазки консула…
Потом был долгий, утомительный путь по океанским просторам, облеты американских самолетов, стремившихся, казалось, сбить тараном мачты крейсера. И постоянное нервное напряжение в ожидании очередных гадостей. И сны о навсегда оставшихся неизвестно где родных и близких. Все это было и наконец закончилось.
Поэтому и радовались сейчас стоящие на мостике и толпящиеся на палубах. Поэтому гремело из всех динамиков на всех подходящих к Владивостоку кораблях:
Корабли один за другим занимали места на рейде, а адмирал тем временем рассматривал в бинокль берег, на котором творилось нечто невообразимое. Насколько можно было рассмотреть, набережная и прилегающие к ней улицы были забиты народом, среди которого белели гимнастерки. Владимир с трудом припомнил, что такие носили до войны милиционеры. Видно было, что одетые в белое вместе с людьми в военной форме с трудом сдерживают толпы людей, стремящихся добраться ближе к берегу. Крыши ближайших домов, деревья и даже несколько стоящих кранов были увешаны мальчишками, а кое-где и людьми постарше. Все это сборище волновалось, словно море перед штормом, что-то кричало, махало приветственно руками. Над городом и гаванью несколько самолетов выписывали в небесах виражи.
В паре мест адмирал заметил оркестры, а в центре пристани на очищенном от людей пятачке стояли несколько военных в уже привычной краснофлотской форме без погон и гражданских лиц. Оцепление в этом месте было плотнее и без труда удерживало людской напор.
– Нас встречают, – подтвердил увиденное командир «Варяга» Москаленко, опуская бинокль.
А над палубой гремело: