Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

- О нет, напротив! Видите ли, я много путешествовал. Позже, когда вы достигнете возраста солдата, возможно вы также побываете во многих странах, хотя сомневаюсь, что вы повидаете больше. Вот так, к примеру, я посетил далекое, но интересное королевство Швецию, немного задвинутое во льды, к белым медведям. Однако и там, как ни странно, есть и дворяне. Имя одного из них, который принимал меня у себя в поместье, господин де Парделан.

- Вот как! - изумился Арман-Луи.

- Черт возьми, возможно, вам известно, что он француз, гугенот, как и вы?

- Он наш дальний родственник, но я его никогда не видел.

- Тем хуже для вас! В его подвалах - самые лучшие французские вина, которые я когда-либо пробовал. Господин де Парделан и рассказал мне о мадемуазель де Сувини. Он уверял меня, что ждет её вот уже четырнадцать лет.

- Двенадцать, сударь.

- Пусть двенадцать. От него я узнал, что у вашей кузины в Швеции большое состояние. В общем, она - обожаемая всеми особа, и я понимаю, почему её так надолго задержали во Франции.

Краской гнева запылало лицо Армана-Луи.

- Господин граф! - крикнул он.

- Что? - коротко спросил немец с усмешкой. - Разве она не так богата, как сказывал мне господин де Парделан? Разве не любят её в замке, если даже у меня осталась масса впечатлений от вчерашней встречи с ней?

Г-н де ла Герш только больно, до крови закусил губу.

- А поскольку, поверьте, я не сказывал ни слова неправды, давайте не будем ссориться, сударь, - добавил чужестранец и, обратив свой взор на стены галереи, проговорил холодно: - У вас тут великолепная коллекция оружия.

"У меня ещё наверняка будет какой-нибудь приятный день, когда я подержу этого Паппенхейма на острие моей шпаги!" - успокаивал себя Арман-Луи.

Настало время, когда граф Анри Годфруа должен был предстать перед г-ном де Шарней и м-ль де Сувини. Тот час манера поведения и тон его переменились.

Неутомимый насмешинк, г-н де Паппенхейм превратился вдруг в великосветского дворянина. Он был галантен без притворства и все время пытался продемонстрировать, насколько плодотворно он путешествовал: по-итальянски, по-испански он говорил не хуже, чем по-немецки и по-французски. Он был знаком почти со всеми монархами Европы и бывал с ними накоротке. М-ль де Сувини, казалось, слушала его с интересом. Эти рассказы о дальних странствиях граф Анри Годфруа ловко пересыпал анекдотами. И, суда по его словам, не было в современной истории почти ни одного значительного события, забавных подробностей которого он бы не знал, и не существовало, кажется, ни одного солидного уважаемого человека, полководца или министра, бок о бок с которым бы он не сиживал. Кроме того, из рассказанного стало ясно, что граф видел многие военные сражения, сам был их участником и что немало почерпнул из всего этого для себя.

"Я погиб! - подумал Арман-Луи. - Что я в сравнении с этим человеком?!"

Еще никого и ни разу в своей жизни он не ненавидел, даже своего друга Рено, хотя тот был католиком. Но к графу Паппенхейму он почувствовал ненависть.

Немецкий дворянин, оставшийся на день в Гранд-Фортель, остался за тем и на второй, и на третий. Каждое утро он появлялся, как дневное светило, одетый всякий раз в новые одежды из превосходных тканей, бархата, парчи, шитой золотом и серебром, сатина. Все это было к тому же отделано волнами дорогостоящего гипюра и кружев, таких тонких и такой редкой работы, что ничего подобного не видывали даже самые зажиточные дворяне провинции.

Арман-Луи все больше и больше питавший отвращение к графу Годфруа, однако, немало удивлялся тому, как чемоданы этого завзятого путешественника могли вмещать такие велико лепные вещи и в таком огромном количестве.

Каким жалким выглядел он в своем суконном поношенном камзоле и плаще из грубой ткани рядом с этим ослепительным вельможным господином, покрытым шитьем! Что больше всего расстраивало его и питало живую неприязнь - так это то, что, будучи всегда при великолепном оружии, шпорах, сверкающей портупее, граф выглядел как настоящий воин и всем своим видом не давал никому ни единого повода подумать, что он всего лишь красивый молодой человек, щеголь, каких можно видеть на королевских приемах.

"Женщины выбирают мужчин глазами" - то ли от кого-то слышал, то ли читал в рыцарских романах г-н де ла Герш, - он вспомнил эту полушутку-полумудрость, и от этого его мучения удвоились.

Однажды утром они объяснились на шпагах. Это произошло в оружейной галерее, где в дождливую погоду любил прогуливаться старый сеньор де Шарней, подобно тому как солдат, состарившийся на военной службе, любит побывать в кругу боевых друзей юных лет.

- Вы собираетесь когда-нибудь позабавиться этими игрушками? - спросил граф Годфруа, глядя на Армана-Луи.

Вместо ответа юный ла Герш бросился к рапире, помещенной в коллекции на стене, схватил её и выкрикнул, став в боевую готовность:

- Вот смотрите, вы можете убедиться, как я пользуюсь этими игрушками, - сказал он

Г-н Паппенхейм выхватил из оружейной коллекции рапиру того же размера и, согнув лезвие, пощупал затупленные острие и лезвие.