Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

- Это объяснение подсказало мне мое сердце. Возможно, признание, которое я сделаю, приведет вас в гнев... Но, ради Бога, не гневайтесь на меня! ...

Личико очаровательной Адриен слегка вспыхнуло краской: дрожащей рукой она срывала цветы, не глядя на Армана-Луи, и складывала их в букет.

- Если я и хотел убить господина де Шофонтена, то только потому, что люблю Вас, - продолжал весь бледный и трепещущий Арман-Луи. - Моя жизнь принадлежит Вам, мне она не нужна... я чувствую, что до последнего вздоха буду любить вас... Увы, я не задумывался об этом прежде, наверное, потому что привык видеть вас рядом каждый день, потому что дышу тем же воздухом, что и вы... Теперь, когда я понял, что и другие могут видеть вашу красоту, вас любить, искать вашей руки, теперь, когда я понял, что могу потерять вас, жуткий страх овладел мною. Одно слово господина де Шофонтена сотворило чудо...

- Господин де Шофонтен! ... Я ненавижу его! - сказала Адриен.

- Не надо его ненавидеть! Он не собирается просить вашей руки! Он нет! Но это может сделать кто-то другой, неизвестный. Ах, не хотел бы я дожить до того дня! Я все сказал вам, дорогая кузина, что я ещё должен сделать, чтобы заслужить ваше расположение?

Адриен подняла глаза: чистосердечный огонь излучали они. Она вложила свою руку в руку Армана-Луи и сказала взволнованным нежным голосом:

- Мадемуазель де Сувини в один прекрасный день станет графиней де ла Герш или не будет ничьей.

- Вот это да! - вскричал г-н де ла Герш.

Он не смог продолжить начатую фразу, потому что Адриен только что убежала, оставив в его руках букетик цветов, которые собирала.

Какой прекрасной казалась ему сегодня деревня! Насколько ясно он понимал теперь скрытую суть вещей!.. И кроме того, Арман-Луи чувствовал себя переменившимся. В нем билось сердце мужчины, он входил в жизнь через лучезарные ворота любви.

Ныне, когда произошло нечто оставляющее такой глубокий след в жизни, м-ль де Сувини уже исполнилось шестнадцать лет.

С той поры можно было видеть Армана-Луи то блуждающим вокруг Гранд-Фортель, то углубляющимся в леса: но он не чувствовал себя одиноким; и когда радостный вздох вздымал его грудь, на устах его играла улыбка. О, с каким вниманием он готов был теперь выслушивать советы г-на де Шарней! - он не хотел пренебрегать ничем, что могло бы помочь ему выбрать свою дорогу в этом мире. Его цель, его надеждой стала Адриен. Чтобы добиться её, заслужить её, ему казалось, не существовало ничего невозможного, - - быть может, потому с таким упорством и прилежанием, какого недоставало ему прежде, овладевал он теперь военным делом.

Г-н де Шофонтен сдержал свое обещание, и сколько бы ни было жгучим его желание рассечь сверху донизу гугенота, однако он больше не вызывал на дуэль г-на де ла Герш. Тем не менее он и не прекращал называть его безбожником - его воинствующая религиозность не допускала компромисса с этой стороны, а насмешливое прозвище, слетающее с его уст, звучало скорее дружески, что не давало им повода к стычкам. "Безбожник" также отомстил фанатической набожности Рено, в свою очередь прозвав его "Лигист".

- Я - Лигист? Этим можно только гордиться! - ответил Рено весело.

4.

Глава, в которой появляется Каркефу

Никто не видел, чтобы Монтекки и Капулетти жили в добром согласии, но когда Монтекки устал жить без войны, изумленный тем, что после восьми дней ожидания не получил тумаков и не отвечал на них, он объявил войну некому деревенскому здоровяку, которого звали Каркефу, - и драки возобновились с новой силой.

Этот самый Каркефу, почти сверстник Рено и на год или на два старше Армана-Луи, был сыном оружейного мастера, жившего в соседней деревне на скудные доходы, которые он получал за свою работу. Ростом парень вымахал с тополь - и на десять лье окрест он прославился причудами, из-за которых его дразнили Придурком. Каркефу утверждал, что боится всего.

- И баранов - тоже боишься? - однажды спросил его Ре но.

- Господин маркиз, у них же рога! - отвечал Каркефу.

Каркефу придерживался правила остерегаться всех и вся. Нет больше риска, чем риск собой! - любил он повторять иногда как изречение. - Но вообразите, как опасно рисковать собой! ...

В результате, всякий раз, как только представлялся случай, Каркефу бросался в драку, как тигр.

Никогда ещё не видели в Мане, Анжу, ла Марше и Бурбоне человека, чье поведение так не соответствовало бы его принципам, когда на словах он с чем-либо соглашался, на деле отвергал. Однажды вечером его увидели идущим с аркебузой за плечами и великолепным охотничьим ножом у пояса, к тому же он тащил на себе овцу, - это было зимой во время снегопадов.

- Эй, Каркефу, куда ты так снарядился? - спросил его сосед.

Каркефу слегка откинул свою длинную холщевую блузу и показал пристегнутые к изнанке два пистолета и широкий кинжал.

- Я торгую ягнятами и боюсь, как бы бараны меня не загрызли! - ответил он, ускоряя шаг.