Удавка для бессмертных

– Что значит – ты? Ты здесь ни при чем. Они, наверное, дрались в тамбуре, потом вывалились из вагона. Не рассчитал Аристократ дозу снотворного, это точно, не рассчитал.

– Да нет же, я тебя спрашиваю – это я или не я вообще! Со мной что-то происходит, – она всхлипывает сзади.

– Конечно, происходит. Как это – с тобой и вдруг ничего не происходит?

– Вера, у меня туфли спадают. Слышишь?

– Какие туфли?

– Мои любимые лаковые туфли. Смотри: шарк… шарк… Видишь? Ну мои, с бантиком. А штанины я уже подвернула, уже не мешают. И вообще мне все как-то странно.

Я пропускаю Су вперед, застываю на месте и хватаю себя за горло рукой, чтобы не заорать: Су как раз достает мне до плеча. Это существо идет по шпалам, шаркая туфлями, которые с нее спадают, кофта закрывает ее ноги почти до колен, она действительно подвернула штанины! Я не выдерживаю, другой рукой оттаскиваю свою скрюченную руку от горла и кричу. Что есть мочи. Сначала получилось громко, а потом я перешла на шипение.

– Су!..

Она остановилась, она подходит ко мне, становится на цыпочки, я вижу глаза Су, ее губы, она смотрит вопросительно.

– Су, скажи что-нибудь!

– Я тебе уже полчаса твержу, что у меня туфли спадают, а ты… А почему шепотом, – она оглядывается.

– Голос сорвала… когда испугалась.

Су уходит вперед, а я не могу двинуться с места, я приросла к шпале. Я уже не вижу ее, испуга нет, какой-то полный ступор и отсутствие ощущений. Наверное, за последние дни я полностью истребовала свой запас удивления.

Так, спокойно. Должно быть какое-то объяснение этому. Чему – этому? А если все не так, как я вижу, если это я вырастаю, я вытягиваюсь тонкой струйкой бессмысленной жизни в небо?! Я поднимаю руки вверх и шевелю пальцами. Нет, провода еще не сшибаю. И туфли у нее, опять же, шаркают. Ведь шаркают же, я слышу, где-то далеко-далеко впереди. Я вдруг представляю, как Су начинает уменьшаться с каждым шагом на сантиметр, вот она запуталась в одежде, вот выползла из нее крошечным насекомым…

Я кричу и бегу вперед, я прошу, чтобы она подождала.

Впереди показались огни станции.

Мы долго брели вдоль товарного состава, его вагоны все не кончались, в какой-то момент я почувствовала, что если немедленно не сяду, то упаду. Состав кончился неожиданно, в глаза ударило светом. Огромное здание станции с фантастической статуей понурого мужика у входа. Недалеко от него стояла урна, там что-то подожгли, и мужчина-статуя стоял, сложив руки внизу живота, и смотрел в урну.

– Этот памятник рядом с урной удивительно иллюстрирует повсеместное крушение идей, – раздался голос рядом, я вздрогнула и еще с минуту не могла рассмотреть стоявшего против света говорившего. Фонарь подсвечивал его всклокоченные волосы и отсвечивал проблеском в дужке очков. – А в туалет лучше не ходить, там темно и можно провалиться. Пусть девочка присядет где-нибудь здесь.

Мужчина затягивается, тлеет огонек сигареты, я привыкаю к потемкам и к свету фонаря в лицо, я ничего не понимаю про девочку, он кивает на Су. Су переступает с ноги на ногу и сообщает, что хочет писать. Она заходит за статую и журчит, невидимая в темноте.

– Я как раз вам говорил, что именно эта урна у ног вождя символизирует…

– А где здесь можно чего-нибудь попить? Сидя, – уточняю я.

– Это пожалуйста, это конечно, – засуетился мужчина, – правда, все уже закрыто, если не побрезгуете, прошу за мой столик. Я, собственно, здесь в ресторане сижу. Вы с поезда? Сколько у вас стоянка? Проходите, прошу. Я иногда хожу сюда в ресторан, здесь есть водка и коньяк бывает. Вы с московского поезда? Прошу! – Он потрусил впереди, показывая дорогу. Здание вокзала поражало размерами, высоченным потолком с куполом, а в ресторане в глаза ударила ярким стеклянным светом огромная люстра, мы зажмурились и скривились: пахло жареной рыбой.

– Вы с дочкой отдыхали? Или лечились на юге? – нам предлагают сесть и услужливо придвигают стулья. На столике стоят графинчик с коньяком и тарелка с остатками еды. – А я, можно сказать, местная достопримечательность. Я Поэт.

Я боюсь смотреть на Су. Она сползает со стула, подходит к свободному столику и приносит оттуда два бокала. Мы разливаем коньяк из графинчика, Су чокается со мной и говорит шепотом: «Ну что, расслабимся?» Я киваю, но смотреть на нее боюсь. Я смотрю на Поэта, он вытаращил глаза и открыл рот, наблюдая, как мы, скривившись, глотаем коньяк.

– Все будет хорошо, – говорю я сама себе, – все должно быть хорошо! – Мне сразу стало лучше. Я перестала трястись.

Поэт уронил вилку и полез под стол.

– Слушай, принеси минералки, шампанского и конфет, – приказывает ему Су, копается в карманах джинсов и бросает на стол деньги.

Я округляю глаза, она показывает язык. Тут я понимаю, что посмотрела на нее, что она все та же, по крайней мере когда сидит, я не могу определить ее рост и все кажется таким, как прежде.

– Ты взяла на прогулку деньги? А паспорта? – спрашиваю я, склонившись к ней.

– Взяла. И деньги и паспорта. И записку написала Фене, чтобы не беспокоилась и запирала на ночь дверь. Жизнь такая пошла, непредсказуемая.

Возразить ей мне нечего.