Удавка для опера

— Маргарита, еще раз прими мои соболезнования, — скорбным голосом сказал Нырков. — Мне жаль, что так случилось… Я знал твоего брата, он очень хороший человек.

— Завтра в двенадцать похороны, — всхлипнула она.

— Да, я уже знаю Обязательно приду… Я чувствую себя виновным в том, что произошло.

— Вы?! А вы-то здесь при чем?

— Я мэр города и за все здесь в ответе.

— Но вы же не можете все предусмотреть…

— Не могу… Но я должен делать это. По долгу службы… Кстати, в гибели вашего брата мы виновны вместе. И ты, Маргарита, и я…

— Почему?

— Ты вступилась за Романа Лозового. Если бы не ты, я бы передал его в руки закона, его бы осудили за изнасилование… Ведь уже установлено, что он на самом деле изнасиловал мою жену. Не в тот день, когда вы ездили в Лесокаменск, в другой…

— Этого не может быть! — ужаснулась Рита.

— Может… Роман Лозовой очень нехороший человек. Насильник, убийца… Его вина полностью доказана… Это он убил твоего брата.

— Нехороший человек, — автоматически повторила Рита. — Я бы очень хотела встретиться с ним, поговорить. Хочу спросить, как он мог докатиться до такой жизни.

— Я не думаю, что тебе это нужно. Не важно, что толкнуло Лозового на преступление. Важно, что он его совершил. И нет ему прощения.

— И все же я хотела бы встретиться с ним… Матвей Данилович, пожалуйста, сделайте так, чтобы меня к нему пропустили. Вы же все можете.

— Для тебя, Маргарита, я могу сделать все. Твое желание для меня закон… Завтра у тебя трудный день. Давай я устрою встречу с твоим бывшим другом послезавтра.

Рита не возражала.

— Будьте добры!

Она как будто соглашалась с тем, что Рома ее бывший друг.

— Ну вот и договорились…

* * *

Рома гордо отказался от предложенной сигареты.

Точно так же и он подыгрывал задержанным, угощал их сигаретами. Сейчас на месте арестанта он сам. Двое суток прошло с момента его задержания, и только сегодня о нем вспомнили. Вызвали на допрос.

Напротив него за столом сидел местный прокурор. Банякин Федор Авдееевич. Неказистой внешности мужичок с серым лицом и желтыми зубами, до самых корней пропитанными никотином.

Прокурор не стал насильно совать ему сигарету в зубы. Он положил ее на стол, рядом с ней зажигалку. Будто знал, что Рома скоро вспомнит о ней.

— Ну так, наконец, я могу узнать, в чем меня обвиняют?

За двое суток его никто ни разу не побеспокоил. Только три раза в день давали вонючую баланду. И передачами с воли не баловали. О встрече с родными и думать было нечего. Все это время он намертво был изолирован от внешнего мира.

Неволя — это страшно. Но куда страшней не знать, за что тебя упекли в кутузку. А ведь он уже давно должен был об этом узнать.

— В какие-то игры тут за моей спиной играете. Двое суток держите. Но ни санкции на арест, ни постановления о привлечении… Беспредел сплошной!

Его возмущение справедливое. И, судя по всему, прокурор был согласен с ним. Только солидарности не проявлял.

Он открыл свою папку, достал бумаги.

— Вот и санкция, и постановление о привлечении в качестве обвиняемого…

От волнения Рома сглотнул слюну.

— Лозовой Роман Георгиевич? — официально посмотрел на него Банякин.

— Нет! Я Пушкин Александр Сергеевич… Не тяните резину! Моя личность вам известна… В чем меня обвиняют?

Прокурор молча протянул ему постановление о привлечении.

— Ознакомьтесь сами. Вы оперуполномоченный уголовного розыска, с юридическим образованием. Уверен, мне не нужно объяснять вам сущность обвинения. Сами все поймете. Да вы и без того все знаете…

Рома взял бумаги, пробежал по ним глазами опытного юриста. И лоб его покрылся испариной.

Его обвиняли в убийстве Голикова Павла Семеновича… Пашка Голиков, его лучший друг… Время убийства — час, когда они расстались в помещении под магазин. Орудие преступления — остро заточенный металлический прут. Удары нанесены в область печени и под левую ключицу в область сердца. Оба ранения не совместимы с жизнью… Дальше все поплыло перед глазами.

— Я не убивал! — от волнения стало трудно дышать.

Рома расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. И лихорадочно схватил сигарету со стола. Все-таки пригодилась. И зажигалку взял. Чиркнул, закурил. Только глубокая затяжка облегчения не принесла. Прокурор забрал у него бумагу.

— Итак, вы ознакомились с постановлением, разобрались с сущностью обвинения. Распишитесь вот здесь…

— Не буду, — тупо посмотрел на него Рома. — Не буду, и все… Я никого не убивал…

— Не будете, не надо…

Прокурор взял ручку, стал что-то писать. Рома тем временем собирался с мыслями.

Пашки больше нет. Его убили. И не Рома это сделал. Он всего лишь ударил его. Пусть в лицо, и сильно. Но никак не остро заточенным прутом в печень и сердце… Остро заточенный прут… Уж не тот ли это?..

— Так, от подписи вы отказались. Теперь я должен разъяснить вам ваши права.

— К черту права! — Рому залихорадило. — Я хорошо знаю свои права.

— Тогда распишитесь вот здесь.

— Я не буду расписываться.

Он должен расписаться на постановлении в том, что ему разъяснили его права. Но он сейчас в сильнейшем волнении. Как бы ему не подсунули на подпись другую бумагу.