Удельный князь

— А, Мстиславушка, — говорил он еле-еле, так как не отошёл от наркоза и большой потери крови, поэтому с трудом осознавал, что вокруг происходит. А это не годилось, поэтому дал команду приводить его в чувство. Поили гранатовым соком, чаем из крапивы и шиповника, давали цитрат железа и гематоген из лосиной крови, а в конце малость кислорода подышать и укольчик кофеин-бензоат натрия[iii].

А пока он «реабилитацию» проходил, отправился в соседний шатёр, к Короткополу. Когда жизнь на волоске висит, человек становится удивительно сговорчивым и вменяемым. Поначалу губы дул и качал права, но как только показал сотни пленных степняков и объяснил, что произошло, мнение изменил мгновенно. Гнева Узбека он боялся куда больше амбиций своего двоюродного брата, а из «жопы», которую я заварил, мы могли выйти лишь совместными усилиями.

А вот с Александром Михайловичем разговор давался тяжело и уламывал я его куда больше.

— Пойми же, — в очередной раз говорил князю, — Узбек не будет разбирать кто прав, а кто виноват. Скопом накажет, ежели поход сорвётся, а он сорвётся, потому как всё войско Ивана, вона за леском стоит. Кому выгода от того, русские вои друг дружку побивают?

— А казна? Како с нею быть то?

— Забирай свою казну, а прочее на поминки Товлубию отдадим. Нет у нас более выхода.

— Пусть так, а на какие шиши Иван рать в поход поведёт? Четыре по ста поприщ, да по снегу.

— Всю рать он уже не поведёт, посему с ним Ярослава с тремя сотнями отправь. Лежи, лежи, — я едва удержал князя, попытавшегося в гневе вскочить. — Ежели воев отправишь, супротив тебя в ставке хана никто слова не скажет. Подумаешь, по случаю схлестнулись в темноте. С кем не бывает. Тем более про болезнь Узбека и Калиты уже сказывал. Иан Данилович только из Орды вернулся, а ему снова в поход. Зимой! Хворый он, в годах. И гадать не нужно, по весне непременно отойдёт.

Князь успокоился, кивнул мне и надолго задумался.

— Сыновья тебе на кресте поклялись с Иваном уладить спор миром. Быть посему, пойду на мир на два лета! Ну а како с твоей долей быть? Ты меня считай дважды с того света спас, — он показал на трубки. — Жизнь в жилы вдохнул. Поистратился небось на свои задумки заморские.

— Поистратился, дядька, но не след ныне мошну считать. Землю Рязанскую спасать надобно, а долю свою отдам Короткополу.

Он с прищуром посмотрел на меня, кивнул:

— Не забуду добра. И за младшого отблагодарю. Поведали ужо про сечу на Глебовом мосту, — он положил руку на мою ладонь и похлопал.

— Ступай, Мстиша, к Товлубею, а ко мне Ивана ведите. Не будем медлить. Верно глаголишь, не след ныне кровь проливать, сочтёмся опосля.

С татарского воеводы уже сняли наручники и привели в чувство. Арсины то максимум пару часов действуют, и, если вовремя реабилитационные мероприятия провести, большого урона здоровью не будет. Держали его в сфере-шатре и уже одели в китайские шелка, коими в числе прочих товаров, расплатился Лю. Товлубий «ожил» и степенно попивая перебродивший кумыс вернул себе былую надменность. Я ворвался к нему словно вихрь и сразу взял быка за рога.

— Ох и плохи наши дела воевода.

— Э-э-э, урус, это у тебя плохи дела. Злые духи напустил, много храбрых нукеров живота лишил! Многие сотни в полон взял! Он показал указательным пальцем на пленных за шатром. Через сетку, виды на север и юг были колоритные. Сплошные ряды связанных степняков, словно ростки уходил к городским стенам, создавая впечатление, что я полонил если не всех, то большую часть войск темника. Схитрил малость, специально в «фокусе» нукеров рассадил, чтобы на воеводу надавить.

— А вы будто трав злых не пускали? Вспомни Урген, Калку, Нишапур.

— Нам можно, тебе нельзя. За сие ослушание хан Озбек с тебя кожу снимет и, переломав кости, оставит гнить в степи.

— Не сомневаюсь, а после и тебе хребет переломят за то, что поход на Смоленск сорвал. Донесут, что войско твоё могучее неполная сотня князя изгоя полонила.

Лицо Товлубея покраснело от гнева:

— Хан всех ханов три тюмена пошлёт! Переяслав и Пронск с лица земли сотрут, а Новосиль я лично на нож возьму!

Отвечать не стал. Спокойно сел в кресло, отпил содовой и с удовольствием раздавил во рту несколько крупных виноградин.

— Мне до сих земель дела нет. Изгой азм, ежели подзабыл. Отъеду в Литву и ищи-свищи ветра в поле. Ко всему угрозы твои пусты. Нет у Озбека трёх тюменов, а те, что есть, за Шемаху бьются. Вскорости вы и с Чагатаями схлестнётесь, тогда вовсе не до Руси станет. Вона, ныне и тюмена не набрал. О себе лучше подумай, воевода, о том, кто тебя на Смоленск с малым войском послал и зачем. То, что ты с нукерами сидишь в Переяславе я не ведал. Тебе же прежде, чем в усобицу княжескую лезть, следовало послов слать.

— К тебе?! — от души возмутился воевода.

— Не дури! Думаешь, одного меня виновным сделают? Не враг я тебе, Товлубий, и пришёл добром договариваться. Знаю, как дело обставить, дабы все с прибытком вышли.

— Говори, конязь.