1862, 1868,1874... Стремительно неслись года, да и они давным-давно стали другими. Более не было той юной княжны... На ее месте появилась холодная и сдержанная герцогиня, отвечающая за свои поступки, но все так же искренне любившая своего императора, который все время искал в толпе миниатюрную фигуру женщины, перевернувшей всю его жизнь. Его жена никогда не поддержала бы ни одну реформу, проведенную им, а она... Она давала силы жить дальше...
И вот настал тот страшный 1881 год... Он ехал к ней... Той единственной, что любил всю жизнь, чтобы сказать, что теперь они могут быть вместе, как вдруг там, на улице, раздался страшный взрыв.
- Что случилось? - император вышел из кареты.
- Ваше Величество! Ваше Величество! Здесь... - еще один взрыв раздался рядом с императором. Когда дым рассеялся, они увидели его... Окровавленный Александр лежал на дороге, зажимая руками рану...
- Отвезите... меня... к ней... - хриплые стоны срывались с губ царя.
И вот кони мчатся во весь опор, увозя его туда, где всегда находилось его сердце...
Мелькали леса, города, села... Император держался из последних сил, зная, то это будет последний раз, когда он увидит ее... Ему уже было 63, а ей - 60.
- Натали... - прошептали его обескровленные губы, едва она вошла в комнату, где его пять минут назад осмотрел врач, сообщив, что ему осталось недолго.
- Александр, - она все такая же: прямая спина, осанка, а в голубых глазах застыла боль... Пять лет назад умер ее муж и друг, а сейчас... Сейчас должен был навсегда уйти и он.
Неизбежность. Какое страшное слово. Оно, как Дамоклов меч висело над ними.
- Знаете, всегда хотел... - он не договорил, вдруг сильно закашлявшись, отчего бинт тут же пропитался ярко-алой кровью.
-Знаю, - прошептала герцогиня, подходя ближе, а затем ее губы коснулись губ императора. Это был их первый поцелуй за сорок пять лет, что они друг друга любили... Нежное касание губ, слезы, бегущие из глаз... Они столько всего пережили, и вот, казалось бы, счастье забрезжило над горизонтом, но беда пришла внезапно...
Долг. Долг. Долг. Это слово им вдалбливали с самого детства. И они усвоили урок, оставшись навсегда верными друг другу и империи, забыв про свою любовь...
- Я люблю Вас, - слова разорвали тишину комнаты, вызвав новый поток слез у женщины, умевшей всегда держать себя в руках.
Больше ничего не было сказано. Да и нужны ли влюбленным слова?
А на следующий день его не стало... Император Александр Николаевич Романов навсегда ушел в царство мертвых. Наталья не присутствовала на его похоронах, боясь не справиться со своими чувствами...
Через три дня тело герцогини нашли в ее усадьбе... Посиневшие губы, на которых играла улыбка и клочок бумаги, зажатый в руке:
Кто украл мое сердце? Милая моя Натали...
Музыка стихала, а я постепенно возвращалась обратно, в комнату, где сидели ребята. Когда они пришли, я не заметила. Все они как-то странно смотрели на меня, а по их щекам текли слезы. И даже Роз... в уголках его глаз блестели слезинки...
- Мамочка, это было просто волшебно, - Стешка подбежала ко мне и обняла за ноги, положив голову на колени.
- Потрясающе, - я еще никогда не слышала, чтобы Розарио хвалил меня и смотрел так... без тени ненависти во взгляде.
- Ч-что? - руки мелко дрожали, губы тряслись.
- Это было потрясающе, - прошептал он, касаясь губами моего уха и посылая по телу волну жара, - Твоя музыка просто великолепна.
- Н-но мы же играли вместе. "Мой ласковый и нежный зверь...", - я не понимала, что происходит.
- Нет. То есть сначала - да, а потом... ты начала играть что-то свое, закрыв глаза и на ощупь нажимая клавиши. Сначала слегка неуверенно, а затем музыка все больше и больше набирала силу. Одновременно грустная и трагичная, она несла в себе такую нежность и любовь, что это напомнило нам о Джексон, - Розарио никогда не был столь многословен... Джексон... Девушка, чье место я случайно заняла, которой мне никогда не стать. Больно. Очень больно.
- П-простите, - отодвинув стул, осторожно вышла из-за инструмента, стараясь не упасть - ноги тряслись, - Стеш, посиди, пожалуйста, с дядей, а мне... - медленно передвигаясь вдоль стены, дошла до своей комнаты, потом же, юркнув туда, захлопнула за собой дверь.
Больно. Как же больно понимать, что тебя считают всего лишь суррогатом. Слез нет. Ничего нет. Просто, наверное, все давно выплакано и выстрадано. Быстро достав листок и взяв карандаш, начала писать то, что пришло в голову...
Холодный дом, текучий разговор,
Текут слова колючие и злые.
Полночный бред,
И снова два часа в упор
Расстреливаешь чьи-то позывные.
Холодный сон , и нет ему конца,
И тайны мрака вновь скрывает бездна,
И в черном камне - контуры лица,
И духу странствий в нем смертельно тесно.
Холодный дождь смывает все следы,
И словно все исчезло в этом мире.
Приют зеркал затянут тонким льдом,
И тишина опять течет по венам,
И, затаив дыханье, ждет разлом,
Кто, сделав шаг, в него сорвется первым.
Сделав шаг...
А ты молчишь и смотришь на часы,
Которые давно забыло время.
В тот миг, когда с вершин сорвался ты,
Познав восторг и ужасы паденья.