Выстрелы пришлись мимо, но Ульяна стала на направлении к мальчику и прикрыла его своим телом, чтобы в него точно не попали. Зря, сундук с мальчиком был за трубой, туда с двери попасть было нельзя.
Комнату заволокло пороховым дымом и Ульяна не сразу нашла лавку, на которой оставила и порох и пулю, чтобы перезарядить пистоль. У нее оставался один выстрел. Не собиралась Колотуша воевать, потому и не брала много зарядов.
Установилось затишье. Надежда вновь поселилась в сердце женщины. Может, ушли? Однако, через минуты три в дверь ударило что-то мощное. Не трудно было догадаться, что бандиты притащили бревно и стали им бить по двери.
Со второго удара дверь рухнула и в дверном проеме показались трое татей. Выстрел! Как подкошенный, падает первый ворвавшийся. Пуля стрелецкой вдовы поразила мужчину прямо в сердце. Оставалось еще двое, один, впрочем, держался за стену и истекал кровью. Это в него попала Колотуша, когда стреляла в щель в двери.
— Вжух, — сабля рассекает воздух и обрушивается на женщину.
Ульяна рефлекторно прикрывается правой рукой и сабля отрубает руку, продолжая свой путь к голове. Препятствие в виде руки уменьшило силу удара, и череп женщины не раскроили, но рассечение было существенным. Впрочем, Ульяна при современной медицине, вернее, ее отсутствии, обречена.
— Вот же баба! — дворянин Матвей Белов сплюнул, потом посмотрел на своего подельника, который все еще держался на стену, но было видно, что ему все хуже. — Ты как?
— Тяжко! — прохрипел Ванька Клык, холоп заказчика преступления.
Матвей подошел к подельнику и всадил тому нож в глаз. Потом стал резать лицо убитому, чтобы никто не смог узнать, чьим именно был холоп. То же самое Белов проделал с третьим подельником, несмотря на то, что тот так же был дворянином, как и Матвей, и вряд ли мог ассоциироваться с каким-либо влиятельным человеком.
— Прости Господи, грехи мои тяжкие! — сказал Белов и перекрестился на Красный угол.
Не издающая звуков Ульяна Никитична не реагировала на боль, которая пронизывала все ее нутро, но от того, что убийца обращается к Богу, ее покоробило. Благо, мимика на окровавленном лице женщины осталась незамеченной. Хотя какое «благо» может быть в сложившейся ситуации.
— Ну, а тебя я заберу, — сказал опустившийся до разбоя дворянин, обращаясь к ребенку, который прекратил кричать и с детским, наивным интересом осматривал комнату.
Демьях смог вылезть из сундука, перекулившись через его стенку. Теперь мальчик уверенно стоял на ногах перед своим вероятным похитителем.
Уверенный, что более сабля не пригодится, Матвей вложил ее в ножны и стал быстро обыскивать комнату, начиная свой грабеж с сундука, в котором был спрятан мальчик.
— Злато? — удивленно воскликнул убийца.
Завязав узел, обернув его еще и в рубаху, что лежала в сундуке, Белов пошел, к так и стоявшему посреди комнаты, мальчику. Вор и убийца подхватил мальчонку… потом подумал, поставил Демьяха на пол, пошел снимать пояс с саблей у своего подельника, который также был дворянином. Белов и раньше засматривался на «баторку» того, с кем уже больше полгода промышлял грязными делами [баторка — сабля с вензелем короля Речи Посполитой Стефана Батория].
Ульяна терпела. Она понимала, что ей оставалось жить… не важно сколько, главное спасти сына. Но, всегда остававшаяся умной женщиной, стрелецкая вдова правильно расценивала свои шансы. У нее был только один вариант — собрать все силы, и свои, и те, что Господь дарует, ибо собственных будет мало, и ударить кинжалом. Но сделать это можно будет только тогда, когда у убийцы будут заняты обе руки. Как же вовремя Ульяна принесла золото, которое не бросит ни один грабитель.
Матвей Белов держал в правой руке золото, с трудом держал, тяжелый получался узел. Ну, а вторая рука была занята тем, за которого обещали, может, и меньше, чем в узле денег, но так же немало. Мужчина сделал шаг, второй. Он не обратил внимание на лежащую женщину, которая принесла немало проблем, был уверен, что она умерла. Более того, Белов был даже ей, в некоторой степени, благодарен: не нужно делиться вознаграждением. Убитым подельникам деньги ни к чему.
Шаг, еще один.
Какая сила подняла Ульяну Никитичну с лавки, на которой она, окровавленная, лежала, было не понять. Наверное, эта сила, которая дается матери, чтобы сделать невозможное, но, жертвуя всем, спасти своего ребенка.
— Как? — спросил Белов, разворачивая голову, но не бросая ни золото, ни Демьяха.
А Ульяна все ударяла ножом, и ударяла. В шею, в спину, не защищенную ничем, снова в шею, в спину, уже заваливаясь, женщина колола в бедро, в голень. Белов сделал шаг, второй. Ульяна, опираясь на окровавленный нож, подтягивалась к убийце, чтобы нанести еще один удар ножом. Белов рухнул, рассыпалось золото, а Демьях зашелся в плаче, ударившись при падении рукой.
Два человека умерли практически одновременно.
Если бы священнику нужно было прочитать проповедь о добре и зле, об убийстве и самопожертвовании, то этот эпизод стал бы основой проповеди, которая надолго бы отложилась в сердцах истинно верующих христиан.