Удержать!

Маррикон, инит-промышленный мир системы Маррикон-4, Осколок Империи Гердеон.

60883 год от падения Социума.

Хирако приходилось нелегко. Смотреть за тем, как разумные убивают друг друга ради целей третьей стороны, целей Каюрри, было… больно? Нет. Скорее неприятно, на самой грани с “гадко”. Быть может, посвяти его Аполло в свои планы заранее, ощущения были бы другими, но стало так, как стало. Коммодору приходилось фактически импровизировать, без серьёзной подготовки лицемеря и меняя маски, как перчатки. Уверять имперцев в том, что он всецело радеет за общее дело и готов хоть костьми лечь ради защиты гражданских — а спустя четверть часа хладнокровно согласовывать с сорок седьмым юнитом очередной манёвр, призванный ещё сильнее истощить силы гарнизонов, не согласившихся сложить оружие ещё в момент смерти своего командира.

Это было тяжело морально, и Хирако совершенно искренне считал, что после такой работёнки ему понадобится отпуск: полгода-год самозабвенного отстрела пиратов, которых нелёгкая занесёт в контролируемые Каюррианскими кораблями территории. На благо высочайших показателей по добыче ресурсов в космосе и наращивании финансовых поступлений от взаимодействия с торговыми судами, конечно же. Ну а то, что шальные искатели удачи на своих верных космических скакунах, по сути, бывшие “коллеги” по ремеслу…

Это не мешало коммодору раньше, не будет мешать и сейчас. Его принципы в этом отношении были предельно просты: взявший оружие в руки — загодя согласился с тем, что убить могут и его. Взявший же оружие для того, чтобы нажиться в обход законов, забирая у конкретных личностей, а не безликих корпораций и вовсе не должен был рассчитывать на какое-то милосердие. Соответствовал ли этим красивым словам тот Хирако, лихой пиратский капитан с сединой в бородке и бесом под ребром? Если смотреть на поступки, то — всецело. Если же заглядывать в мысли… постольку-поскольку и с очень большой натяжкой. Сколь бы крепка ни была титановая воля этого человека, иногда он про себя костерил “законников” и торговцев со старателями, которые, — ну надо же! — не горели желанием отдавать законно заработанное добро. Лицемерие? Оно самое. Но было оно лишь внутри, там, куда никто кроме самого тогда-ещё-пирата заглянуть не мог даже при всём желании. Снаружи же Хирако даже в самые сложные моменты своей жизни вёл себя в полном соответствии с известными всей его команде принципами.

Принципами, против которых его повернул долг. Грабить планету, стараясь избегать лишних жертв среди гражданских — это одно. Устраивать хаос, сеять смерть и разрушение ради того, чтобы избежать или даже просто отсрочить правосудие — совсем, совсем другое.

Идущие друг за другом удары не таких уж и больших кулаков раз за разом впечатывали тренировочный снаряд в потолок вопреки заверению производителей, которые считали, что даже самый физически сильный разумный не сумеет отклонить “грушу” даже на сорок пять градусов. Тем не менее, и крепление, и сам снаряд ещё держались под яростным напором коммодора, который совершил невозможное: сохранял в некотором смысле хладнокровие, подогреваемое тягостными мыслями, и при этом усиливал себя, всесторонне укрепляя тело. Мощные удары без каких-либо последствий для кулаков и суставов — то, чего Хирако пытался добиться месяцами кряду без особых успехов. И сейчас у него получилось: текущие события будто бы послужили катализатором становления контроля над способностями мужчины.

Но вот очередной хук правой впечатался в грушу, и та, печально хрустнув, улетела в стену, с мясом вырвав крепление. Коммодор выругался сквозь зубы, после чего оставил боксёрскую стойку, распрямив плечи и выпрямив спину. Параллельно он окинул взглядом дело рук своих: не один, а все пять тренажёров для отработки ударов в этом давно покинутом спортивном зале Маррикона-4 канули в лету. Правда, в другом крыле были ещё, но вот идти к ним Хирако не собирался. Он уже доказал себе, что теперь в его силах по желанию входить в “боевое” состояние… которое не давало ему особых преимуществ в реальной схватке. Даже будь он простым пехотинцем на земле или в абордажной команде, эффект от сверхъестественной силы и крепости был бы минимальным. Лезвие не берёт кожу? Пуле, сгустку плазмы, рою игл или осколкам на такие чудо-свойства считай что наплевать. Ну а скафандры и вовсе на кого-то, способного пальцами гнуть металл не рассчитаны, так что те же перчатки однозначно превратятся в мусор за считанные минуты, как бы их ни укрепляли создатели универсальных облачений для детей космоса. Хирако всегда это забавляло в тех немногих художественных книгах с изрядной долей выдумки, которые ему доводилось читать: герои, голыми руками останавливающие антигравы, но не сминающие их при этом; существа, удары которых крошат камень, умирают, поймав грудью пулю…