Удержи меня

У меня это совершенно вылетело из головы в связи со всеми этими проблемами с Максимом. Точно, через пять дней Новый год, нужно что-то покупать сыну, да вообще как-то готовиться.

– Что она заказала тебе? – поинтересовался я, уже сидя в машине, и Машка вдруг засмеялась:

– Представляешь, она до сих пор верит в то, что подарки приносит Дед Мороз! Пишет ему письмо, а я потом забираю и прячу.

Мой сын перестал верить в эти сказки лет в пять, так честно и заявил нам с Оксанкой, что, мол, уже не маленький и прекрасно понимает, откуда берутся под елкой подарки. Как ухитрилась такая взрослая не по годам Юлька не разучиться ждать чуда в праздник – просто непонятно.

– И что она просит на этот раз?

Машка тяжело вздохнула, и глаза ее как-то потухли. Она отвернулась от меня и пробормотала:

– Совсем простую вещь – чтобы вернулся отец.

Я промолчал, хотя мне очень захотелось спросить, а хочет ли этого сама Машка.

Мы долго бродили по магазину игрушек, выбирая подарки, я купил сын обещанную игру и какого-то огромного робота-монстра, от подобных игрушек сходили с ума все его друзья, а Машка нашла на одной из полок восхитительной красоты куклу в шикарном бальном платье.

Нагруженные покупками, мы спустились к машине и поехали в кафе неподалеку. Я любил бывать в «Крепе», там готовили фантастический салат на блинах-крепах, с копченой курицей и сухариками, да и кофе варили очень вкусный. Глядя на то, как Машка вяло ковыряет вилкой в большой тарелке с салатом, я снова вспомнил, что ее лекарства совсем отбивают аппетит:

– Машуль, может, другое что-нибудь?

– Мне все равно. Знаешь, я совсем не чувствую вкуса того, что ем, – призналась она, отложив вилку и перестав, наконец, мучить салат. – От мяса тошнит, рыбу я не ем с детства.

– И чем же ты питаешься в итоге? – удивился я.

– Овсянкой, – улыбнулась Машка. – Ну, и творогом иногда.

– Ты с ума сошла! – загремел я, прекрасно понимая, что на такой еде она долго не протянет. – Разве можно так? Надо заставлять себя хоть чуть-чуть!

– Ой, ты совсем как Лаврушин! – сморщилась Машка. – Он тоже, как позвонит узнать про состояние, сразу орет – ешь через силу! Не могу я через силу! И вообще – я после праздников на обследование ложусь, – вдруг сообщила она, не глядя мне в глаза, и я понял, что дело плохо, раз она согласилась.

Дотянувшись до ее лежащей на столе руки, я погладил тонкие пальчики, согревая их:

– Машуля, тебе хуже?

Она кивнула, закусив губу, и захлопала ресницами, стараясь не заплакать, и я кинулся успокаивать:

– Ты только не расстраивайся, я тебя очень прошу! Все будет нормально, я переговорю с дядей Мишей, сделаем тебе отдельную палату, чтобы в общей не лежать, обследуешься, дальше будет видно.

Она слушала внимательно, кивала головой, но я видел, что мыслями Машка где-то не со мной. Мне даже показалось, что я знаю, о чем она думала – после праздников обычно начинаются конкурсы у Юльки, и кто, кроме Машки, будет этим заниматься?

– А мама не поможет? – спросил я, и Машка тяжело вздохнула:

– Даня, она работает, ты же понимаешь. Мне придется просить Артема…

Вот с этого упоминания об Артеме все и началось – я почему-то разозлился так, словно имел на это право, и не смог сдержать своих эмоций, бросил недовольно:

– Ну, разумеется! Пойдешь унижаться и просить? Давай, дорогая, он ведь только этого и ждет от тебя – чтобы признала, что ты без него никто!

Машка встала из-за стола, накинула шубу, взяла пакет и свою сумочку, потом посмотрела на меня и тихо произнесла:

– Сделай милость, не ходи за мной. И вообще не приходи больше.

Я так и остался сидеть, провожая ее взглядом до двери. Пусть идет, думал я, это у нее просто настроение такое перед больницей, все раздражает, все кажется обидным. Через пару дней я приеду, как ни в чем не бывало, и Машка не напомнит даже о сегодняшней размолвке.

Ехать домой не хотелось, я не мог сейчас видеть Оксанку, терпеть ее настороженно-вопросительные взгляды, ее суетливость, ее желание угодить мне. А потому отправился к Сереге, лег на кровать в комнате и уснул. Когда очнулся, было уже довольно поздно, из кухни доносились голоса – значит, дядька не один. Я вышел и взялся за дубленку, но тут появился Серега, уже изрядно принявший, уставился на меня мутными глазами:

– А ты чего один-то? Где красотулька твоя?

– Дома, – буркнул я, одеваясь.

– Поругались? – не отлипал он, почесывая голую грудь под расстегнутой рубахой.

– Отстань, а? Чего выполз, денег надо?

– Не помешали бы, – кивнул Серега, и я полез в карман. – Спасибо, племяш, уважил! – он спрятал протянутую сотню в карман спортивных брюк и вдруг поинтересовался:

– А Максимка-то как?

– Выписали.

– Сильно лицо попортили?

– Сильно. У тебя все? Мне домой пора, – грубо сказал я, берясь за ручку двери, и Серега отстал.

Дома я вдруг вызверился на ни в чем не повинную Оксанку, довел ее до слез и отвернулся, слыша, как она всхлипывает в подушку и вздыхает. Как все запуталось… Может, и в самом деле, развод решил бы все наши проблемы? И Оксанка перестала бы нервничать и переживать, и мне стало бы легче? А Максим?

Да, Максим…

Маша.