Удиви меня

— Не ненавижу, — мотаю головой из стороны в сторону. — Но ведь он мне поставил ультиматум, если не приеду в аэропорт, то бегать за мной не будет. Значит не сильно-то я ему и нужна.

— Ложись сюда, опухлик, — с улыбкой произносит мама, хлопая ладонью по ногам. Недолго думая, ложусь на диван, положив голову на мамины ноги. Дежавю. Еще несколько дней назад Алмазов точно так же лежал на мне. И говорил куда более приятные слова.

— Я не защищаю Сережу, как ты можешь сейчас подумать. Только ты кое о чем забываешь. Твой Алмазов — не дурак. Представь, что он сказал бы тебе остынь пару недель, а потом я к тебе приеду. Представила?

— Представила.

— Тебе бы стало хорошо?

— Ммм… не знаю.

— А я знаю — нет. Чем больше у человека времени, тем больше он страдает ерундой. И накручивает себя. Мне кажется, Сережа тебя хорошо изучил за время, проведенное вместе и дело далеко не в вашей совместной поездке. Он бы все равно назвал тебе эти пару дней. Просто так совпало. И это правильно, Полин. Никакой мужчина не хочет выглядеть в глазах своей женщины тюфяком. Это только так кажется, что романтичный мужчина — это предел мечтаний. На деле таких соплежуев никто не любит, как бы мне ни хотелось это признавать. Ни один нормальный мужчина не захочет, чтобы все решала женщина, они в принципе не любят признаваться в том, что зависимы от женщины. И если бы твой Сережа сказал что-то типа: «Иди домой, я дам тебе столько времени, сколько нужно, ты и твои желания для меня — самое важное». Я бы на это сделала вот так, — смотрю на маму, а она кривит лицо и демонстративно… плюет. — Соплежуй и балабол.

— В тебе сейчас явно говорит папа с его соплежуями, — сквозь смех произношу я.

— Ну было бы странно, прожив столько лет вместе не перенимать некоторые привычки и слова друг друга, — с усмешкой произносит мама, гладя меня по волосам. — Я не знаю, как правильно и что именно надо говорить. Просто надо представить себя и на его месте тоже. Или представь, что сегодня уже наступил завтрашний день, в котором у тебя больше нет Сережи. Есть хорошие отношения с родителями, Симба, учеба, возможно, новое знакомство. Если тебя все устраивает, то все, не едь в аэропорт. Попробовала, ну что ж, не всегда первые отношения заканчиваются хорошо, как бы нам этого ни хотелось. Но, если тебе нехорошо при этом сценарии, то подумай, как сделать самой себе хорошо, — да, именно эта картинка меня расстраивала и вчера, как бы мне ни хотелось это признавать.

— Без него плохо, а если приду — соплежуйкой буду я. А я не хочу себя терять.

— Да прям. Тебя хитрости надо учить?

— В смысле?

— В прямом. Обидными словами или поступками можно прекрасно пользоваться себе во благо. Например, при каждом нужном тебе случае вспоминать «пошла вон». Но главное не перебарщивать, а то это потеряет смысл и не только перестанет работать, но тебя еще и в задницу пошлют, — не знаю, то ли смеяться, то ли плакать. Знаю, что мама не шутит, но звучит это все же смешно.

— Ну ладно, а эта София?

— А что София?

— Я ее ненавижу, — закрыв глаза, вполне честно произношу я.

— Ты ненавидишь не ее, а любую, кто был бы на ее месте. Ты знать ее не знаешь. В твоей голове это просто соперница. Только как ты еще не поняла, что за столько времени, если бы твоему Сереже хотелось, он бы начал с ней отношения. Или ты не поверила в его рассказ, что у них ничего не было? Тогда это другое.

— Поверила, — нехотя соглашаюсь я.

— Тогда не накручивай себя. И представь сразу, что твой Алмазов бросил эту девчонку и навещает раз в год. Тебе было бы приятно осознавать, что твой Сережа — гондон?

— Мама!

— А разве нет? Ну это же как будто у него есть ребенок от предыдущих отношений и так или иначе он навещает его раз в неделю. Аля воскресный папа. Это просто аналогия, Поля, чтобы ты поняла. Он же чувствует некую ответственность за свою сестру, понимаешь?

— Понимаю. От того и тошно, — нехотя признаюсь я. — Мам.

— А?

— Прости меня.

— За что? — дурацкое чувство, я в действительности не могу ответить за что. За все? Глупо. Вместо ответа как идиотка пожимаю плечами, закрывая глаза.

— За то, что обижала. У меня к тебе просьба, — вновь начинаю я, после значительной паузы. — Ты только папе ничего не говори, пожалуйста. Пусть об этом будешь знать только ты.

— Это больше всего тебя сейчас волнует?

— Нет, но я не хочу доставлять ему удовольствие меня потроллить. Пусть это останется между нами.

— Хорошо, Поль, не скажу.

— Знаешь, папа мне карту заблокировал.

— Я знаю про карту. После этого мы и обменялись любезностями. Не злись на него, просто это единственный рычаг, с помощью которого он может сейчас воздействовать.