Удивительная жизнь Эрнесто Че

Молодая мать улыбнулась, благодаря за помощь. Я больше ничего не мог для нее сделать, не знал, поправится она или нет, но решил, что буду каждый день проведывать их. Новорожденный выглядит как шестимесячный, у него огромная – тридцать восемь сантиметров в объеме! – голова, покрытая длинными черными шелковистыми волосами, весит он четыре с половиной кило, а прозрачные пальчики кажутся невероятно сильными.

14 ноября 1942 года. Союзники высадились в Алжире. Дюпре рассказал, как феерически быстро – за один день! – они взяли город и стали хозяевами страны. Обошлось несколькими пушечными выстрелами. Когда англичане и американцы маршировали по улице д’Исли, народ ликовал. Сержан передал на словах, что не забыл обо мне и я смогу вернуться, как только он найдет замену. Единственное, чего я не понимаю – Дюпре и Сержан, впрочем, тоже, – это как американцы могли назначить верховным комиссаром Дарлана[84], который верно служил Петену и выступал за сотрудничество с немцами. Нельзя было позволять этому человеку безнаказанно «менять окрас».

31 декабря 1942 года. Я заканчиваю год в состоянии полной неопределенности. Ждал приезда Сержана или хотя бы Дюпре. Не явился ни тот ни другой. Что происходит? Почему они так задерживаются, неужели забыли обо мне? Время тянется невыносимо медленно. Я десять дней не уходил со станции – боялся пропустить долгожданных гостей. С наступлением ночи возвращается тот самый голос, хотя погода стоит безветренная.

7 января 1943 года. Наконец-то приехал Сержан. Я ждал его, как Мессию, но привезенные им новости так плохи, что лучше бы он вовсе не появлялся. Патрон захотел сам ввести меня в курс дела. В конце декабря Дарлан был убит молодым участником движения Сопротивления. Его схватили, судили (процесс длился всего час!), приговорили к смерти и через два дня расстреляли. Вишисты назначили преемником Дарлана генерала Жиро. Первым его решением был отказ в помиловании, о котором просило Сопротивление. Потом он заявил, что поддерживает расовые и антисемитские законы и не закроет концентрационные лагеря на юге страны, где в ужасающих условиях содержатся тысячи евреев, участников Сопротивления и испанских беженцев. Мне нельзя возвращаться. Я чувствую себя совершенно потерянным, прошу Сержана растолковать мне ситуацию, он отвечает, что понимает не больше моего. «Не отчаивайтесь, Каплан, я заменю вас при первой возможности, – обещает он и добавляет, заметив на моем лице скептическое выражение: – Терпение, друг мой, терпение, нужно быть философом».