Удивительное похищение

- Вот то-то!.. А теперь давай разберёмся… Кошки мышей уничтожают, это всяк знает, а мыши - первый враг шмелей. Вот и выходит, раз много кошек - меньше мышей, шмели живы оста-ются. Шмель - это первый помощник пчелы по опылению клевера. Он также опыляет цветы в саду и в огороде.

Пришла осень. Дни стали холодней. Подкрались первые заморозки. Моя шмелиная пасека приняла унылый вид. Её обитатели стали куда-то исчезать. Оставшиеся на пасеке матки и шмели еле передвигались по сотам. И, наконец, жизнь в берестяных улейках прекратилась. Шмели погибли.

В морозное ясное утро мой брат с дедом убирали ульи в омшаник на зимовку. Я сидел в огороде около своей пасеки. Тяжелая боль утраты своих любимцев так навалилась на меня, что хотелось заплакать. Но я сдерживался.

Закончив работу, дед подозвал меня к себе и спросил:

- Ты что же это, решил оставить своих шмелей на зимовку под снегом?

У меня на глазах навернулись слёзы. Я отвернулся.

- Вот как!.. Какое же несчастье приключилось у тебя, внучек? - допытывался дед, с ехидцей прищурив правый глаз.

Я рассказал, что шмели мои погибли.

Дед ласково погладил меня по голове и успокаивающе заговорил:

- Это ты зря, голубчик, не погибли, а только уснули. Придёт весна, обогреет солнышко, и снова они будут хорошими работниками. А сейчас беги и тащи свои ульи в мой омшаник. Места у меня хватит и для них.

Обрадованный, я побежал в огород и стал носить к омшанику туески. А дед подвешивал их на верёвочках к потолку пчелиной теплушки.

- Вот теперь их мыши не тронут.

Весной шмели проснулись. Я поставил улейки не в огороде, а в палисаднике. Пчелы меня теперь не трогали, как и деда.

После весеннего, об лёта пчёлы и шмели успокоились и принялись за трудовую жизнь. Мы с дедом, еще раз осмотрев ульи после зимовки, сели на лавочку. Дед сказал:

- В прошлом году ты, внучек, был шмелиным пасечником, работал и наблюдал за пасекой неплохо, а теперь перенимай и моё ремесло пчеловода.

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПОХИЩЕНИЕ

Произошло это так. Остановился я тогда в селе Сарычумыш, у старичков, и был очень рад своей новой квартире. Из окна в утренние зори я любовался алтайскими горами. Они словно висели в фиолетовой дымке над зелёным безбрежьем тайги. Ближе к селу тайга уступала место лугу, на котором всюду виднелись пасеки.

У моего хозяина, колхозного пчеловода, как и у большинства престарелых сибиряков, имелась своя пасека. Старика я редко видел дома. Он даже на ночь оставался в омшанике.

Прасковья Николаевна, хозяйка, полная и не по годам подвижная, хлопотала по хозяйству. В свободное от работы время я старался помочь ей. Мы вместе солили огурцы, варили варенье, заквашивали мёд особым сибирским способом, опуская в него липовую палочку. Так он становился вкуснее и ароматнее.

Стояла осень. После четырехдневного скитания по алтайским лугам и поймам быстрых рек я с богатым гербарием спешил домой. Прасковья Николаевна обрадовалась моему приходу и тут же стала ставить самовар, а меня попросила сходить за вареньем. Войдя в чулан, где обычно оно хранилось, я был удивлен. Хотя стеклянные банки стояли на месте, - варенья в них не было. На дне каждой банки остались только косточки и семена. Кто мог это сделать? Для этого нужен был долгий и кропотливый труд. Если человек, то к чему такая затея? Значит, кто-то другой! Но кто?..

Мои размышления были прерваны голосом Прасковьи Николаевны:

- Что вы так долго путаетесь? Самовар поспел…

Хозяйка вошла в чулан. Увидев пустые банки, старушка вначале удивилась, а потом сокрушенно закачала головой:

- Батюшки светы! Ладно уж варенье, но куда лее масло девалось?

Я ничего не мог ответить. Но стало ясно одно: варенье кто-то похитил.

Когда Прасковья Николаевна вышла из чулана, я занялся исследованием. И вот что установил. Банки прикрыты бумагой и завязаны чистой тряпочкой, но бумагу кто-то прогрыз. Вероятно - мыши. Работа их… Однако как же они, спустившись на дно банки, снова могли подняться вверх по гладкому стеклу? Значит, это не мыши. Но кто же? Надо будет подкараулить воришек.

После чая, который мы пили не с вареньем, а с мёдом, я взял одну из пустых банок, сходил в погреб, наполнил её мёдом, завязал и поставил на прежнее место, а остальные банки из чулана убрал.

На следующее утро бумага и тряпочка были снова прорваны, и наверху ясно виднелись следы мышиных лапок. В полдень того же дня я увидел, что через маленькую щель в чулане длинной цепочкой к банке с мёдом тянулись пчелы. Они роем облепили отверстие, проделанное мышами, спускались в банку, набирали мёд и с богатой ношей выбирались на волю.

Всё ясно. Отверстие проделали мыши, а пчёлы прилетели на запах. Пчёлы особо чутки к мёду и варенью, так же как и к цветочному нектару, не брезгуют и маслом. Стоит только хотя бы одной пчеле разыскать обильный взяток, она, возвратившись в улей, тут же танцует замысловатый «вербовочный танец».

Вместе с подругами пчела летит к найденному корму. И до тех пор они будут навещать это место, пока не сделают дело до конца.

Теперь мне нужно было выяснить, кому из пчеловодов принадлежат похитители.