Удивительное происшествие

Лёвка живо свернул в переулок, потом в другой. Здесь пустынно. Правда, так дорога длиннее, но зато безопаснее.

— Тяв-тяв-тяв, — сказал что-то Пылесос за Лёвкиной спиной.

Лёвка обернулся. Щенок, недоумённо подняв уши, перестав вилять хвостом, уже не бежал за хозяином, а стоял около брёвен, сваленных в полуметре от забора.

— Ты что остановился? Бежим!

Но Пылесос почему-то расхотел бежать. Стоял и глядел на то самое место, которое было между брёвнами и забором.

Что он там увидел? Лёвка подошёл и тоже заглянул в это самое место.

А там, прямо на земле, на голой земле, лежал мальчишка. Но он не просто лежал (подумаешь — лежит мальчишка, что особенного?). Он — плакал, уткнув лицо в землю. Плечи вздрагивали. Рядом валялся школьный портфель и грустно глядел на облака блестящим замком.

Мальчишка плакал, не девчонка ведь! Какая девчонка на свете не плачет! Все плачут. А у мальчишки, наверно, случилось что-нибудь серьёзное. Лёвка присел на корточки рядом.

— Эй, тебя как зовут?

Плечи продолжали вздрагивать, мальчишка за всхлипываниями, вероятно, не слышал вопроса. Лёвка тронул его за плечо. Оно было худеньким, острым.

— Ты чего ревёшь, а?

Мальчишка вздрогнул, но головы не поднял, наоборот, совсем отвернулся от Лёвки и лёг к нему спиной, согнувшись в крючок.

— А ну, повернись! Ты чего?

— Ничего, — буркнул в землю мальчишка, — уходи! — и брыкнул ногой.

Пылесос встряхнулся, подняв облако пыли, и весело залаял: ему показалось, что ребята начинают друг с другом играть. Лёвка замахнулся на него, дескать, не мешай, тогда пёс подбежал к мальчишке и затявкал над ним призывно и радостно. А мальчишка приподнял голову и уставился на Пылесоса. Смотрел долго-долго, не отрываясь, и Пылесос перестал лаять под его взглядом. А Лёвке показалось, что взгляд этот грустный-прегрустный, хотя лица мальчишкиного он не видел, к нему был обращён затылок.

Вот мальчишка положил руки на лохматую собачью голову, погладил её, обнял пса за шею и потянул к себе. Пылесос вырвался из-под худенькой руки, с любопытством поднял уши и замер в ожидании чего-то очень весёлого. Но ничего весёлого не последовало. Мальчишка опять уткнулся лицом в землю, сжался в комок, подогнув ноги и коснувшись коленками головы. Плечи ещё раза два вздрогнули и замерли. Пылесос грустно опустил уши.

Лёвка словно прирос к земле. Не мог он уйти, ну не мог и всё. Сколько времени прошло в молчанье — неизвестно. Лёвка вздохнул. И мальчишка вздохнул. И Пылесос вздохнул тоже. Но долго молчать Лёвка не умел и снова взялся теребить незнакомого:

— Ты повернёшься, наконец? Сколько мне тут сидеть?

Мальчишка не отвечал и даже не брыкался больше. Чем сильнее Лёвка тянул его за плечо, тем упрямее он отворачивался.

— А ну, рассказывай, тебя отлупил кто-нибудь?

Худенькое плечо под Лёвкиной рукой вдруг перестало пружинить.

— Стану я реветь от лупки! (Он так и сказал «от лупки», смешно и неправильно.) Я ему сегодня ка-ак наподдам!

И плечо опять стало пружинить.

— Кому ему наподдашь?

— Щуке.

— Какой щуке?

— Длинноногой.

— Щукину какому-нибудь, да? Долговязому?

Мальчишкин затылок кивнул.

— А за что наподдашь?

Затылок не шевелился.

— Давай лучше я наподдам. Ты вон какой худенький, а у меня мускулы ого-го!

Лёвка выпустил мальчишкино плечо, сжал кулак, показывая мускулы.

— Худенький, а может, посильнее тебя! — возмутился незнакомец и вдруг сел. — Я сильней всех!

— Ладно, не хвались, расска…

И только теперь Лёвка увидел мальчишкино лицо, а мальчишка его голову. Оба они на мгновение замерли, а потом Лёвка остался на месте, удивлённо глядя на мальчишку, а тот с вытаращенными глазами стал быстро-быстро задом отползать от Лёвки. Наконец, упёрся спиной в брёвна, стукнулся об них затылком и замер.

Тут Лёвка вспомнил, что не загородился букетом, но теперь уже было поздно.

— Чего испугался? Что я, тебя съем?

— А… а… а…

— Что заакал?

— А ты… Это что? А? — и он, заикаясь, показал на мяч.

— Да ничего, это… просто так… Ты на это не обращай внимания.

— А зачем «просто так»? Сними…

Когда мальчишка сказал «сними», Лёвку осенило. И как никто из них до этого не додумался? Ведь можно сказать, что они сами надели себе такие головы, а потом снимут их… когда-нибудь, в общем, когда захотят.

— Не сниму, — весело ответил Лёвка.

— Почему?

— А я… привыкаю так ходить… У нас… это… маскарад будет в школе на Новый год.

— На Новый?

— Ага. Это неважно, что сейчас сентябрь. Мы заранее готовимся, чтобы не опоздать.

— Не опоздать? — мальчишка никак не мог прийти в себя.

— А у тебя это что? — теперь уже Лёвка задал вопрос, показывая на мальчишкино лицо.

Оно было измазано какой-то ядовито-зелёной краской. И на носу, и на лбу, и на щёках, и на подбородке стояли огромные пронзительно-зелёные кляксы. Казалось, что они кричат, орут о себе на весь белый свет. Кроме них, словно на лице больше ничего не было. Какие у мальчишки глаза, чёрные или рыжие, какой нос, длинный или короткий, трудно было сказать, потому что виднелись только они. Зелёные-презелёные кляксины.

— Что это? — повторил Лёвка.