Удивительное путешествие Помпония Флата

— Окно слишком узко, чтобы в него пролез взрослый человек. Феофраст в своем великом творении упоминает о существовании людей, чей рост не превышает двух футов, но я не склонен отстаивать мысль, что хозяина убил подобный уродец. Кроме того, как я уже сказал, и окно тоже было заперто изнутри.

— Еще одна загадка. Ведь от такой меры виновному было еще меньше проку, чем от запертой двери. Возможно, это сам Эпулон запер окно, прежде чем на него напали.

— По правде говоря, Помпоний, никогда нам не узнать в точности, что там произошло, даже если удастся выслушать рассказ самого преступника. Что касается окна, то Эпулон всегда держал его открытым, отчасти чтобы нежный зефир смягчал жару, отчасти чтобы созерцать тот прекрасный миг, когда Аврора начинает разворачивать свой багряный плащ.

Я повернулся к Иисусу, удивленный его долгим молчанием, и заметил, что из-за сильной жары он сделался бледным, вялым и, казалось, вот-вот лишится сознания. Я извинился перед Филиппом, взял Иисуса на руки и как можно быстрее вынес из кальдариума.

Глава VI

Едва к Иисусу вернулись не только румянец, но и способность соображать, мы снова поспешили в кальдариум, чтобы продолжить беседу с Филиппом, но внутри никого не нашли. Филипп исчез, оставив после себя лишь простыню и губку. Поскольку в кальдариуме имелся только один выход — через предбанник, где мы теперь и находились, я решил, что медово-приторный грек проскользнул за моей спиной, пока я приводил Иисуса в чувство. Убедившись в этом, мы быстро оделись и вышли на улицу, в этот час безлюдную.

— Если бы твой неотесанный братец остался сторожить у дверей, — сетовал я, — сейчас мы знали бы, на самом ли деле Филипп покинул термы, когда и каким образом, а также повел ли он себя в данном случае как добропорядочный юноша или, напротив, как злоумышленник.

— Ты полагаешь, что он провел нас? — спросил Иисус.

— Если разобраться, у него нет ни малейшей причины лгать. Тебя он не знает, а мое ораторское искусство не позволило ему распознать тайный смысл заданных мною вопросов. Но в любом случае ничего нельзя утверждать наверное, потому что греки по природе своей лживы.

— Ты хочешь сказать, что мы ни на шаг не продвинулись вперед?

— Нет, никто не лжет целиком и полностью, и даже если кому такое и удается, всякая ложь содержит частичку правды. Либо нечто обратное правде.

— Этого я не понял, раббони, — сказал Иисус.

— Неважно. Ты сможешь отыскать дорогу отсюда до дома богача Эпулона?

— Дом расположен за чертой города, но я когда-то бывал поблизости и могу тебя проводить.

— Пойдем же туда, не теряя ни минуты. Я хочу изучить место событий. А если по пути нам встретится съестная лавка, купи мне что-либо, иначе из-за слабости я не смогу успешно довести работу до конца.

— В этот час все вокруг закрыто, — ответил Иисус. — Но чуть позже мы заглянем к нам домой, и мать приготовит тебе жаркое. Оно всегда ей удается.

Утешенные призрачной надеждой, мы под палящим солнцем пустились в наш тяжкий путь. На улицах было пустынно, а дома стояли накрепко запертыми; может, их обитатели таким образом спасались от жары, а может, поступали так, чтобы оградить домашний очаг от любых вторжений. Нам пришлось долго шагать по унылому и безрадостному в этот час городу. Назарет — место многолюдное, в нем около десяти тысяч жителей, если мои подсчеты верны, и раскинулся он на значительной площади, потому как все дома там в один этаж. Построены они из беленого кирпича-сырца, вместо окон у них — небольшие проемы. Б то же время планировка города не поддается уразумению: улицы узкие, извилистые и проложены самым причудливым образом. Напрасно чужестранец станет искать здесь декуманус и кардо, [9]не говоря уж о форуме, амфитеатре или каком-нибудь ином ориентире либо точке отсчета. Отсутствует здесь, к счастью, и крепостная стена, как в наших городах, поскольку Назарет не представляет никакого стратегического интереса для внешних врагов, а в том, что касается внутренних смут и мятежей, выгоднее, чтобы он не имел защитных сооружений, тогда мы сможем взять его, если понадобится, не прибегая к штурму, и расправиться с восставшими, меж тем как местные власти, солдаты и добропорядочные горожане найдут укрытие в Храме.

Когда мы оставили позади последние городские дома и вышли на пустынную пыльную тропу, бегущую между оливами и обработанными полями, Иисус, до тех пор хранивший молчание, спросил меня:

— Раббони, зачем ты сказал Филиппу, что я твой приемный сын?

— Затем, что при этом условии ты становишься римским гражданином. И к тому же из сословия всадников.

— Но я не хочу быть римским гражданином, — сказал Иисус. — Кроме того, у меня есть отец. И еще один — мнимый. Третьего мне не нужно. Кроме того, говорить неправду значит — гневить Бога.