Удивительное путешествие Помпония Флата

— Ну, тут ты как раз ошибаешься. Я вовсе не верю в справедливость. Справедливость — идея Платона. Не уверен, что ты поймешь меня как следует, но это только идея, и не более того. С другой стороны, я хоть и не скрываю своей склонности к философии, но считаю себя всего лишь исследователем законов Природы, а людей вроде меня Аристотель весьма точно назвал физиологами. И если я чему-то научился за свою жизнь, то только одному: как Природа не знает справедливости, так и справедливость не является частью природного мира. В природном мире, к которому все мы принадлежим, более сильный зверь пожирает слабого. Лев, к примеру, когда он голоден, пожирает оленя либо страуса, и никто его за то не упрекнет. Но с течением времени лев, одряхлев, теряет силу, и тогда уже олени либо страусы могли бы пожрать его, если бы, конечно, пожелали. Таким образом они восстановили бы справедливость… Но разве они это делают?

— Нет, — отозвался Иисус, — потому что они травоядные.

— Вот именно. Нет справедливости в природном мире. Ни в естественном порядке, ни в сверхъестественном. Да ведь и боги тоже пожирают друг друга. Хотя, по правде сказать, не часто. Насколько мне известно, только Сатурн пожирает, или пожирал, собственных детей. Но, как тебе известно, и боги не свободны от неравенства. Да, да, разумеется, вы не верите в наших богов. Но пример со львом одинаково годится как для верующих, так и для безбожников. Ты понял?

— Нет, раббони.

— Это неважно. Когда-нибудь поймешь. И не называй меня больше раббони.

Коротая время за подобными беседами, мы дошли до их дома, совсем простого и во всем похожего на соседние, если не считать присутствия двух стражников синедриона, застывших у двери, и звона пилы, по которому можно было догадаться, что здесь же находится и мастерская плотника. Иисус распахнул дверь и пригласил меня войти.

В прохладной полутьме я различил мужчину весьма преклонных лет, лысого, с бородой. Он был занят тем, что распиливал толстую доску. Затем я увидел женщину, годами много моложе его, которая тщательно выметала опилки, стараясь сохранить в доме чистоту. Заметив меня, мужчина прервал работу и сухо бросил:

— Заказы не принимаем.

— Я пришел к тебе вовсе не за тем, чтобы просить сделать что-нибудь из мебели, — ответил я, — а чтобы помочь. Твой сын Иисус нанял меня, поручив доказать твою невиновность. И вот для начала я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Скажи мне правду, Иосиф, ты убил этого человека?

— Нет, — ответил он, отложив пилу и вытирая пот с лысины рукавом скромного хитона. — Бог велел: не убий, и я никогда не нарушил бы волю Божию. Да и по характеру своему я мало склонен к насилию. Однажды случилось мне усомниться в беспорочности моей жены, и я был готов прибить ее. Но, к счастью, не поднял на нее руки, и все разъяснилось, не оставив сомнений. С той поры я веду себя с примерной кротостью.

— Но ведь говорят, будто у тебя с убитым случилась размолвка и ты угрожал ему.

— Люди говорят слишком много неправды про меня и мою семью. На самом деле однажды я имел с убитым короткую беседу, и по ходу дела мы не сошлись во мнениях. Однако в конце концов поладили миром. Но и поцелуями на прощание все ж таки не обменялись, ибо я не только кроток, но и целомудрен. Нет, говорю тебе, расстались мы без обид.

— Тогда откуда пошел такой навет? Вот первое, что следует выяснить.

— Но каким образом ты собираешься это сделать?

— Потолкую с людьми.

— И ничего, поверь, не добьешься. Никто не станет отвечать на твои вопросы, а если кто и ответит, то непременно солжет.

Тут в разговор вмешалась его жена и сказала:

— Не отказывайся от помощи, Иосиф.

Плотник бросил на нее невозмутимый взгляд.

— Зачем ты так говоришь, жена? Тебе же хорошо известно, что я должен молчать.

— Должен молчать? — переспросил я. — А может, это как-то связано с размолвкой, случившейся между тобой и убитым?

— Да, есть кое-что, о чем я должен молчать, — повторил Иосиф, — и этим все сказано. Не упорствуй, прошу тебя.

— Но ведь если ты не поможешь мне, я мало что смогу сделать, — бросил я в раздражении.

— Что ж, тогда пусть свершится воля Божия, — изрек плотник.

— О каком боге ты ведешь речь? — решил уточнить я, выведенный из терпения его безвольным фатализмом. — У вас один бог, а у нас их много, и если бы свершалась воля наших богов, мы, смертные, проводили бы жизнь, утоляя свою похоть. Доверься мне, Иосиф, послушай, что говорят тебе жена и сын, и не вмешивай в это дело Бога. Речь идет о твоей жизни, а не о Боговой. Что же касается его воли, то откуда нам знать ее, коли сам он не удосуживается открыть эту самую волю? А вдруг Яхве как раз и желает, чтобы ты был спасен благодаря моему вмешательству?

Столь веские аргументы, казалось, пробили брешь в упорстве, с каким плотник Иосиф держался принятого решения. Он даже открыл было рот, словно собираясь сказать нечто важное. Потом замер, бросил взгляд на жену, пожал плечами и вернулся к прерванному делу. Женщина проводила меня до двери. Когда мы переступили порог, она обратилась ко мне с такими словами: