Удивительное путешествие Помпония Флата

– И в самом деле: богатства его росли день ото дня, и капризная Фортуна ни разу не отвернулась от него.

– А люди?

Ни для кого не были тайной частые ссоры между Эпулоном и его сыном, юным Матфеем.

– Но ведь я чужестранец, и для меня здесь все является тайной. Скажи мне, о Зара, во всем богине подобная, какова же причина этих размолвок, если тебе она известна.

Тут в комнату вошли дети и сели за стол. Зара, стоявшая у очага, ответила, понизив голос:

– Матфей тратил много денег из семейной казны. Но он – единственный сын Эпулона, и потому отец никогда не упрекал его и не приказывал вести себя бережливее. Эпулон объяснял мотовство Матфея свойственными молодости безрассудством и легкомыслием и полагал, что сын тратит деньги в спорах об заклад, на одежду, благовония, лошадей и женщин.

– Пока не обнаружил, что это не так…

– Да.

– Совсем недавно я видел, как ловко Матфей скакал на прекрасном коне. Но, может быть, его не привлекают женщины? Может быть, он предпочитает мальчиков с круглыми ягодицами?

– Нет, юный Матфей никогда не был замечен в подобных грехах. Деньги, которые он тратил без всякой меры, шли, к сожалению, совсем на другие цели.

– А не могла бы ты сказать мне, что это за цели, если ты ставишь их ниже, чем упомянутый мною грех?

Зара, станом богине подобная, заговорила еще тише:

– В Иудее далеко не все одобрительно смотрят на владычество Рима. Одни ограничиваются тем, что высказывают свое недовольство вслух, другие…

– Юный Матфей примкнул к недовольным?

– Он называет их цель избавлением от захватившего страну врага. А Эпулон решительно осуждал любую форму неповиновения. Он считал, и не без оснований, что эта страна никогда не знала столь продолжительного периода мира, свободы и изобилия, как нынешний, и еще он говорил, что восстание против Рима неизбежно приведет нас к гибели.

– А каково твое мнение на сей счет?

– Мнение? Я не имею своего мнения. Для женщин вроде меня значение имеют лишь отношения с тем или иным человеком, и мы легко приспосабливаемся к любым обстоятельствам. Наш враг – это время, а против него особенно не побушуешь.

И тут на ее прекрасное чело впервые наплыло мимолетное облачко. Однако она тотчас тряхнула своими чудесными волосами, звонко рассмеялась и закончила словами:

– Как знать, может, тебе и пригодится услышанное здесь, но будь осмотрителен и никому не открывай, откуда ты все это узнал. А вообще-то, если признаться по правде, я не привыкла прислушиваться к тому, что рассказывают мне мужчины.

– Я полагал, что умение слушать – не последняя часть твоего ремесла.

– Не знаю, не знаю, – ответила она. – Мужчины платят мне не за то, чтобы я их слушала, а за то, чтобы вдосталь наслушаться самих себя в присутствии терпеливого свидетеля. Мое дело – лишь притворяться, и даже не слишком старательно. Все остальное они делают сами. Наше ремесло – приносить утешение и успокоение, иными словами, оно не сильно отличается от того, что выпадает на долю священников. Но, разумеется, моих слов ты никогда не должен повторять. А теперь положим конец нашей бесплодной беседе и займемся делом куда более полезным. Ужин на столе.

Еда была восхитительной – и благодаря искусству, с каким ее приготовили, обилию специй, и благодаря обществу нашей гостеприимной хозяйки, веселой, разумной и изменчивой. Она рассказывала забавные истории, связанные с ее ремеслом, и сообщила, что она не просто знает, как доставить мужчине удовольствие, но также умеет читать и писать, петь и танцевать, и, чтобы показать это последнее умение, она, как только мы завершили пир, достала из сундука лиру, заиграла и очень мило исполнила начало танца семи покрывал, который очень известен и любим в этих землях. Дочка отбивала ритм на бубне, а маленький Иисус ударял в тамбурин. Когда же дело дошло до четвертого или пятого покрывала, Зара-самаритянка велела детям выйти во двор и задать корма барашку. Как только они вышли, она заперла дверь на ключ, привела меня на ложе и, проявив большое искусство, утолила мои печали и утешила мои горести. После чего сказала:

– Сон, который тебе приснился, растолковать несложно. Лиса и ворон – это твои познания и твои страсти; то, что сверху и внизу, до и после смерти, это я; а сыр – это сыр, и ничего больше. Остальное, если что-то еще осталось, нам не дано разгадать до тех пор, пока время не приведет к исполнению предреченного. Затем она покинула ложе, отворила дверь и впустила детей, которые как раз вернулись, накормив барашка. Будь на то моя воля, я бы ни за что не расстался с Зарой, но час был поздний, и я опасался, как бы Иосиф и Мария не начали тревожиться из-за слишком долгого отсутствия сына, поэтому я рассыпался в похвалах и благодарностях и пообещал непременно навестить Зару-самаритянку снова, как только позволят обстоятельства. После чего мы вышли на улицу и пустились в обратный путь.

Маленький Иисус падал с ног от усталости, однако пребывал в сильном возбуждении и потому вел себя оживленно и не умолкал ни на миг.