Пять дней провел я с этими людьми. По образу жизни своей набатеи являются кочевниками, поскольку не имеют постоянного места жительства и нигде не задерживаются дольше, чем надобно для купли и продажи товаров, перевозкой которых они занимаются. Караван состоит только лишь из мужчин, не считая вьючных животных. Если за время недолгого постоя кто-то из мужчин вступает в связь с женщиной, то он, снова отправляясь в путь, оставляет ее там, где нашел, сколь бы настойчиво она ни просила взять ее с собой. При всем при том они моногамны и очень верны женщинам, с которыми однажды сошлись, навещают тех и осыпают подарками, когда судьба вновь приводит их в места, где эти женщины обитают. В таких случаях — но опять на самое короткое время — они возобновляют недолговечные эти отношения. И даже если женщинам в промежутке случается сойтись с кем-нибудь другим, набатеи относятся к этому с пониманием и никогда не протестуют. Если от такой связи появляется на свет мальчик, он остается с матерью, но отец берет на себя заботу о его содержании. Когда ребенку исполняется семь лет, его забирают, и он присоединяется к каравану. Понятно, что раз дети рождаются на свет столь случайным образом, словно бы ненароком, потомство у этого народа малочисленно, и племени грозит вымирание. Дабы избежать подобного конца, набатеи крадут чужих детей, воспитывают и обращаются с ними как со своими собственными. Таким образом численность народа не уменьшается, однако по той же причине набатеи внушают страх другим племенам. Если кто-то из них тяжело заболеет либо просто одряхлеет от старости и уже не в силах вести нелегкую кочевую жизнь, его бросают в первом встречном оазисе, положив рядом бурдюк с водой и горсть фиников, в надежде на то, что в тех же местах пройдет путь другого каравана и скудные припасы будут пополнены. Но, как правило, этого не случается, почему в оазисах и не редкость увидеть человеческие скелеты, земля вокруг которых усеяна финиковыми косточками.
Как и все набатеи, эти поклоняются Хубалу, которого иногда называют Ала, и трем его дочерям, коих тоже почитают богинями, хотя и более низкого ранга. Молятся они все вместе в начале и конце дня, распростершись на земле и повернув лицо в ту сторону, где, по их расчетам, находится Иерусалим.
В повседневной жизни они обходительны, разговорчивы, любят посмеяться и развлечься занятными историями. Но никогда не вспоминают прошлое и не задумываются о будущем, а если затевают какой-нибудь рассказ, то непременно оговорят, что все, о чем пойдет речь, есть не более чем плод их воображения. Поскольку набатеи вынуждены день и ночь проводить вместе, считай, с детства и до самой смерти, за строжайшее правило они держат избегать панибратства, которое непременно привело бы к ссорам и выродилось бы во вражду. По той же причине они до крайности сдержаны и строго выполняют все формальные установления, а также отличаются большой церемонностью. Едят и спят они каждый по отдельности, и всякий раз, когда предаются содомскому греху, обмениваются тысячами знаков уважения: каждый непременно поинтересуется здоровьем другого и тем, как идут у того дела, словно пара добрых друзей, встретившихся после долгой разлуки. Гостеприимство для них священно, но чужаков они встречают с подозрительностью — независимо от того, к их племени те принадлежат или к какому другому. Если по дороге им встречается караван, или отряд путешественников, или пастухи, набатеи вместе решают, как себя вести. Бывает, они приветствуют встречных и продолжают свой путь; бывает, лишают их жизни. Они не употребляют в пищу свинины. Когда есть возможность, моются. И никогда не бреются.
К вечеру пятого дня мы издалека увидели лагерь римлян. Набатеи сочли за лучшее обойти его стороной, но, вняв моим мольбам, согласились отпустить меня, к тому же без всякого выкупа, благо знали, что сам я ничего не имею, и подозревали, что никто не даст за меня ни одного сестерция. Я поблагодарил их и пообещал воздать сторицей за великодушие, как только судьбе будет угодно свести нас в следующий раз. На что они ответили:
— Ала свидетель! Никогда больше не доведется нам с тобой встретиться, если ты и впредь станешь пить всякую мерзость.
После чего они продолжили свой путь, а я пешком направился к лагерю римлян, громко выкрикивая что-то на латыни, дабы меня не приняли за врага и не пустили в мою сторону дротик.