Удивительные истории нашего времени и древности

— Пожалуйста, пожалуйста, — отвечал Сингэ, а сам про себя подумал: «Бывают же такие невероятные вещи! Но доказательство — жемчужная рубашка. Значит, это не пустая болтовня». В груди у него словно иглами закололо; под каким-то предлогом он отказался пить, быстро поднялся, простился и ушел. Вернувшись к себе, он не переставал обо всем этом думать, и чем больше думал, тем сильнее выходил из себя. Как хотелось ему овладеть магическим способом сокращать расстояния, чтобы в мгновение ока очутиться дома. В ту же ночь он собрался, а рано утром был на джонке.

Когда они готовы были уже отчалить, Сингэ увидел, как вдоль берега, запыхавшись, бежит человек. Это был Далан. Он передал Сингэ огромный пакет-письмо и настойчиво просил во что бы то ни стало его доставить. От злости лицо Сингэ стало землистым, сказать он ничего не мог, не мог ответить, умереть не мог, и жить не хотелось. Только когда Далан ушел, Сингэ взглянул на пакет. «Прошу доставить матушке Сюэ. Восточный переулок. Большая базарная улица» — было написано на пакете. Ярость охватила Сингэ. Он разорвал пакет — внутри оказалось длинное шелковое полотенце нежно-розового цвета и картонная коробка, в которой лежала шпилька для волос из чисто-белого нефрита с украшением в виде головы феникса. В самом письме говорилось: «Эти две ничтожные вещицы прошу вас, матушка, передать любимой госпоже Саньцяо, лично ей, в знак того, что помню ее и что встреча наша непременно состоится будущей весной. Прошу ее беречь себя, очень прошу». Вне себя от злости, Сингэ разодрал на мелкие клочки письмо и бросил их в воду, а шпильку с такой силой швырнул на палубу, что она разломалась пополам. Но тут он спохватился: «Какой же я дурак! Надо все это оставить как доказательство». Он поднял шпильку, завернул ее вместе с полотенцем в один пакет, и пакет припрятал. Затем он стал торопить лодочников, чтобы они отчаливали.

Вскоре он оказался в родном городе. Когда он увидел ворота своего дома, невольно слезы потекли у него из глаз. «Как мы любили друг друга тогда, — думал он. — И надо было мне из-за ничтожной, величиной с мушиную головку, выгоды, на которую я позарился, оставить молодую жену одну-одинешеньку, чтобы получился такой вот позор. Но сожалеть об этом теперь уже поздно!»

Надо сказать, что в пути Сингэ не терпелось поскорей добраться домой, а теперь, когда он оказался здесь, возле дома, так ему стало горестно, так тяжко, что он едва передвигал ноги. Однако, переступив порог своего дома, он взял себя в руки и, сдерживая гнев, через силу поздоровался с женой. Больше Сингэ ни слова не произнес, а Саньцяо, чувствуя за собой вину и краснея от стыда, не решилась подойти к мужу и заговорить с ним, проявить должную приветливость. Когда весь багаж был перенесен в дом, Сингэ сказал, что идет навестить тестя и тещу, а сам отправился обратно на джонку и там переночевал.

На следующий день утром он вернулся домой.

— Мать и отец твои больны, и очень тяжело, — сообщил он Саньцяо. — Вчера мне пришлось там остаться, и я провел возле них всю ночь. Они только и думают что о тебе и хотели бы с тобой повидаться. Я уже нанял паланкин, он у ворот — так что побыстрее собирайся и поезжай, я отправлюсь вслед за тобой.

Саньцяо, охваченная тревогой и подозревая что-то недоброе после ночи, когда муж не вернулся домой, услышав теперь, что отец и мать больны, конечно, поверила в это и всполошилась. Второпях она передала мужу ключи от сундуков, велела одной из кухарок быстро собраться, чтобы сопровождать ее, а сама направилась к паланкину. Тем временем Сингэ задержал кухарку, вытащил из рукава письмо и сказал ей, чтобы она передала его господину Вану.

— Как только отдашь письмо, сразу же возвращайся с паланкином, — добавил он, вручая письмо.

Саньцяо приехала к своим родителям, нашла их обоих в добром здравии и не на шутку перепугалась. Отец ее, господин Ван, увидев дочь, которая вдруг ни с того ни с сего приехала к ним домой, тоже всполошился. Распечатав письмо, которое ему передала кухарка, он увидел, что это отпускная. В ней было написано: