Удивительные истории о 90-х

«Наверное, тоже ждет своего “батька” днями и ночами, пока тот в городе бизнесами вертит…» Морщина-стрелка на лбу бабы Томы дрогнула.

– Но я не только в гоночки могу! Я и в тетрисе чемпион. Сразимся? Не волнуйся, фору дам: на моем играть будешь.

– Не буду. – Соня улыбнулась: – Зачем мне это? Да и вообще, мой тетрис мне больше нравится. Он какой-то… Уютный, что ли. – Она вернула черный агрегат Олегу.

Тот нахмурился, скис. Потом пожал плечами, развернулся и пошел.

– Эй! Стой! А кассета?

Соня крикнула так громко, что баба Тома дернулась и едва не снесла с подоконника кактус. Чуть не выдала себя!

– Какая кассета? – Олег повернулся.

– Не дури. Кассета Цоя – я тебе дала послушать. За тетрис.

– Послушать? – Олег ухмыльнулся, водрузил на нос зеркальные очки, покрутил, прицелился – и солнечный зайчик ослепил Соню. – Ты насовсем отдала. Забыла?

Соня побелела:

– Верни кассету!

Баба Тома не успела среагировать – слишком быстро все произошло: ее сладкая булочка, ее маленькая «кудряшка» изменилась в лице, вытянулась струной, прыгнула, вцепилась в мальчишью джинсовку, зеркальные очки упали на траву. Ребята закричали, бросились разнимать…

– Это батины очки, не тронь!

– Оно и видно! На мелкой башке твоей не держатся!

Баба Тома спешно пыталась натянуть кофту поверх халата, чтобы выбежать наружу, прервать нелепое сражение, но не успела – все завершилось без нее. Ребята оттащили Соню и крепко ухватили ее под горячие злые руки. Похоже, она поняла, что выбить дух (и кассету) из пацана не удастся, и замерла, задумалась. А потом выдала:

– Ровно в девять вечера. На этой самой лавке.

– Это что, стрелка?

– Нет. Дуэль, – Соня прищурилась: – дуэль в тетрис. Ты же сразиться хотел? Проиграешь – кассету вернешь.

– А если выиграю?

Соня прикусила губу, замялась:

– Если выиграешь… кассета твоя.

– Она и так моя! Если выиграю – подаришь мне свой облезлый аппарат. Так-то мне второй тетрис не нужен. Но и конкуренты тоже не нужны. Уговор?

Соня замолчала. Баба Тома замерла. Неужели внучка согласится? Поставит на кон скрипучую коробочку, полную кубиков-чудес, – и все ради какого-то «Замогильного»?! Молчи, Соня, ну что ты, Соня, остановись, Соня…

– Уговор.

* * *

На печи бурлил суп, внутри бабы Томы бурлили страсти.

– Соня, давай я сама.

Внучка молча продолжила резать морковь.

– Соня, может, пойдешь… поиграешь?

– Нет.

Внучка со всего маху тяпнула ножом луковицу. Баба Тома вздрогнула и поняла: Соня бурлит не хуже, и в ней плещется такое варево, что страшно попробовать – огненное, юное, злое… Слезово-соленое. – Соня!

– Это лук.

– Не ври мне.

– Я не вру! – выкрикнула Соня и схватила из чашки картофелину. – Я! Не! Вру! – На каждое слово Соня врубала нож в клубень, и неровные куски разлетались в стороны.

– Сонь… – Баба Тома собрала кусочки в миску, повозюкала по столу тряпочкой, вздохнула и решила признаться: – Я все видела. В окно.

Внучка ничего не ответила, и баба Тома нахмурилась – она ожидала, что варево выплеснется.

– Послушай, Соник, если ты этому Олегу перемазанному проиграешь…

– Я! Не! – Ножик яростно кромсал картошку: – Про! И! Гра!.. – Пару раз промахнулся, застрял в досочке. – Ю! – И врезался в Сонькин палец. – Ю-у-у-у!!!

Баба Тома вскочила, миска с овощами полетела вниз, свеколки покатились по полу, будто сбегая от своей участи сгинуть в котле, – прыгали и оставляли на полу красные пятна.

Баба Тома уже подбежала к шкафчику, цапнула с полки бинт, бутылек зеленки, скакнула назад – и откуда только прыть взялась? – охватила Соню собой – как шарфом укутала, как одеялом взяла – маленькую булочку, – губы вкривь – ревет, задыхается.

– Баба-а-а!..

– Ну дай, дай посмотрю… Фу ты, ясно море, я уж думала, с концами отрезала. Подержи бинт. – Баба Тома ловко завязала узелок. – Ну вот, до свадьбы заживет.

– До свадьбы? Мне нельзя до свадьбы! Мне надо сегодня! В девять… Пропала кассета…

Слезы заливали стол, картошку, потертые джинсы, забинтованный палец, который сегодня не сможет жать на кнопки.

– Ой, да неужели твой «Замогильный» такой ценный? – всплеснула руками баба Тома. – Забудь уже про эту кассету.

– Это мамина кассета.

Повисла тишина.

– Так, – стрелка рассекла лоб бабы Томы, – я сейчас схожу к его отцу и…

Соня побледнела:

– Баб, ты что? – Она в смятении схватила тетрис со стола, сжала его в руках, сморщилась от боли. – Мне тут еще месяц жить! В школу с ним ходить! Ты не вздумай!

Баба Тома замерла. Вгляделась в Соню, в ее теперь полностью и как будто безвозвратно детское лицо. В глаза, которые говорили, что месяц – это целая жизнь: месяц до города, месяц до отъезда, месяц до мамы, которую ты болезненно ждешь и которой никогда не скажешь: «Мам, я потеряла твой подарок. И джинсы сварила в супе».

Про джинсы баба Тома дофантазировала. Но про другое – поняла точно, прочитала в Сонькиных глазах. И когда прочитала – приняла свое самое странное, но самое важное в жизни решение.

Вдох.

Выдох.

– Сонька. Отставить рев! Я сыграю за тебя.

Соня уронила тетрис. Баба Тома наклонилась и подняла:

– А вот это ты зря. Перед битвой оружие не бросают.

Пальцы бабы Томы пробежались по кнопочкам. Привычно, уверенно.

Начать игру.