Удивительные истории о ведьмах

А я перепугалась, да, – ноги ватные. В целом как обычно, если два и два сложить. Самое страшное, я свою впечатлительность никак не контролирую. Разве что в четырех стенах в отдельной палате, где у меня все само нормализуется.

Я к Вите пошла. К Виктору Палычу. Не могла себе отказать. Во всех смыслах это был идеальный объект: и кардиолог, и… на него я особенно живо реагирую.

– Померяйте мне, – говорю, – давление.

Тут я немного сама по себе поплыла, но собралась.

– Всё в порядке, – говорит.

И глаза такие добрые-добрые.

– А у вас? – спрашиваю.

– Что у меня?

– Ну, признайтесь, может, болит что-нибудь?

– Ничего у меня, Анечка, не болит.

– Плохо, – говорю. – В смысле, плохо, когда болит.

– Да, – и задумчиво так на меня смотрит. – А вам ключи от машины в регистратуру не приносили? С утра ищу. Вы… что с вами?!

– Меряйте, – шепчу, – давление быстрее меряйте!

И вижу, как он на тонометр хмурится. Рот открыл, и дверь открылась. Нянечка ключи принесла, в процедурном валялись. Бинго.

Почитала я разного про давление и поняла, что головокружение – это цветочки. Ягодками по мне инфаркт может зарядить. Как себя спасать – не понятно. Я же, по сути, отверткой в розетку тычу – ладно долбанет, а если укокошит?

Для начала решила маме больше не помогать. Она расстроилась, конечно. Ей просто спокойнее было, когда я в больнице. Целый штат врачей – все мои. Но я не могла ей объяснить, что именно больница меня и ушатывает. Я ведь сходила в рентген-кабинет, успела. До того, как пленку в архив увезли. И руку детскую, мальчиковую, с осколками, своими глазами видела. На самом первом снимке, после скорой как раз. Несимпатичный был у Гаврика перелом, ой нет.

Еще я придумала по сторонам не смотреть в рамках эксперимента. Только под ноги. На работе сказала, что связки перенапрягла, и молчала как рыба. Они все ходили с грустными глазами и, кажется, не очень мне верили. Потому что я взаправду расцвела, даже румянец стал появляться.

Вот такой красоткой я и приняла тот звонок.

Пожар в трехэтажке на отшибе, двухкомнатная квартира под крышей. Мальчик дома один. Как он стал адрес выговаривать, я похолодела:

– Гаврик, ты?!

Я все четко делала. И все шло не так. Впервые за всю мою жизнь все шло настолько не так. Нет, он не может выбежать, ключа нет. Потерял свой, мама снаружи заперла. Нет балкона, нет аварийного люка. Нет соседей дома. Нет никого за окном, только разгорелось от воздуха сильнее…

Едут, думаю, едут уже наши, ничего, там быстро по прямой… И н-на под дых! Авария на дороге, фура опрокинулась. Я рыдаю, но на самом деле нет. На самом деле я с Гавриком.

– Слышишь меня? Слышишь?! Не клади трубку!

Одеяла собрал, какие мог, притащил в ванну. Намочил, завалил дверь.

– Все поливай, слышишь?! Дверь поливай! Главное, трубку не клади! Я с тобой, слышишь меня?!

Я уже знала, что отключаюсь. Хотела только, чтобы не зря. Чтобы ребята успели. Вытянулась на полу, голову на телефон:

– Все хорошо, слышишь меня? Я с тобой. Слыши…

Я видела себя в палате. Из левого угла, сверху. Так интересно: шесть человек в белых халатах суетятся вокруг тела. И тело это – мое. Про маму сразу подумала, как она по стенке будет сползать. И еще подумала, что не выйду, видимо, замуж за Виктора Палыча. Не в этой жизни.

Стало обидно. Сверху был виден только его затылок, это очень мало, и я спустилась пониже. А потом еще и еще. И увидела его руки. Мне всегда нравились красивые мужские руки. Как у Виктора Палыча, например. Вот бы они трогали, например, меня.

Это свое желание я внезапно сбыла, потому что со стороны больше ни на что не смотрела, а смотрела на Виктора Палыча. По-нормальному, глаза в глаза.

Там, внутри тела, было больно. Иголок в обе руки натыкано, и неприятно вообще. А в голове, моей, но как бы и не вполне моей, шла «дефрагментация диска». Я глаза закрыла и ждала, пока кирпичики внутри черепа на место сложатся. А как только они падать перестали, всё поняла.

Вот медсестра Марина – милый барашек, терпеть не может свои завитки. Я знала, что могу их выпрямить, и будет эта глупость стоить мне мигрени на пару дней. Но если сейчас попробую, то, конечно, сдохну, до мигрени не доживу уже. Вот практикант Вася, веснушками заклейменный. Цена его радости – мой обморок. Правда, если сейчас сведу, тоже сдохну. Или вот Виктор Палыч… бледный, губы сжаты. Чинить его по ходу не нужно, только пот со лба вытереть. Заметил, что я сквозь ресницы всех рассматриваю:

– Аня! Как вы?!

Оу. Аня – это сила, это вам не Анечка. Хотя и понятно, что пока я Аня так себе. Поэтому я решила ответить честно, что влюблена в него еще с одиннадцатого класса, и сказала, как есть:

– Писать хочу.

Он так обрадовался, будто это прекрасная новость. А когда вышел и пришла нянечка, я закричала. Потому что все вспомнила про пожар и Гаврика. Новой головой я вычислила, что инфаркт – это правильная цена. И мне надо было знать.

– Что?! – Виктор Палыч к монитору бросился, пикаю я пульсом или нет.

– У меня же, – а сама пальцы скрещиваю, – инфаркт же был, да?