Удивительные истории о врачах

Так догадались, что Илюша истощается и тает, когда комнатка погружена во мрак или слабо освещена. На следующий же день родного сына перевели спать в гостиную, на диван с большими мягкими валиками. А в детской два электрика прикрепили к потолку галогеновые лампы. С тех пор всю ночь там горел свет, и поначалу истощение мальчика немного замедлилось. Теперь часто по ночам, в сгустившейся темноте, в коридоре скрипели паркетины, за дверью комнаты раздавались еле слышные голоса. Стоны, снова хождение, голос, спокойно и бодро читающий: «Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот – задом наперед». Однажды, прислушавшись, Витя уловил сквозь плеск льющейся на кухне воды приглушенный шепот: «Это твои родственники, я не виноват, что мальчик потерял родителей. Еще немного – и он заразит всех. Я не хочу умереть… Ты всегда думаешь о ком угодно, кроме меня». Упавшая на пол железная крышечка или миска. Хлопнувшая входная дверь.

Утром Витя не спросил, почему отца нет дома. Не спросил и потом. Они боролись с болезнью немого вдвоем с матерью. Обнаружилось, что еще одним врагом была тень: прохладные тени деревьев, тени домов, даже тени людей вызывали обострение. Илюша бледнел, словно тени высасывали его внутренности и силы, делая все тоньше, все тише. Вскоре Илюша вынужден был круглые сутки сидеть в детской при включенной лампе дневного света, прижимая худенькими ручками к груди плюшевого кота. Состояние мальчика стало критическим, мать за чаем все чаще говорила сама с собой о том, что больного может погубить одна темная ночь. Одна ночь – и все будет кончено, причитала мать, всхлипывая, ломая руки, наливая себе коньяк в маленькую граненую рюмку. От этого страх и тревога начинали метаться по телу Вити стаей осенних галок. Его внутренности чернели. Он начал сожалеть о том времени, когда Илюша только появился, тихий, испуганный, в синей клетчатой рубашке, часто сидевший у окна. Как можно было злиться на него? Как бы они весело играли сейчас в железную дорогу или строили крепость во дворе. Теперь Витя отдал бы все игрушки и даже пуховую зимнюю куртку, лишь бы Илюша поправился и больше не стонал по ночам.

Прошел год. Немого, собственно, уже практически не было – остался небольшой обмылок, неподвижно лежащий на кровати без покрывал, без одежды, разглядывающий пространство перед собой неподвижным взором цвета утреннего тумана. Отец так и не вернулся, о нем стали забывать за бесконечными хлопотами вокруг больного. Болезнь не отступала, а лишь затаила дыхание, замедлила шаги, чтобы набрать силу при любой едва уловимой тени.

В ту ночь ранней весны квартира неожиданно погрузилась во мрак, словно лопнул шар, наполненный черной ваксой, и она растеклась повсюду. В первый момент Витя и мать, сидевшие у кровати Илюши, даже не поняли, что произошло. Опомнившись, мать подбежала к окну, раздвинула шторы и увидела, что окна окружающих домов тоже темны. Дрожащими руками она чиркала спичкой, пытаясь зажечь свечки в тяжелом чугунном канделябре. Пламя плясало от сквозняка, от трясущихся рук. Крепко сжимая канделябр, мать подошла к кроватке Илюши, который за это время уменьшился почти вдвое и, тяжело дыша, исчезал на глазах. Мать металась по комнате, распахнула окно, кричала темным ослепшим домам: «Помогите хоть кто-нибудь». Она рвала черные волосы, утирала рукавом слезы, а Витя судорожно искал закатившийся куда-то фонарик, чтобы осветить комнату хоть немного. Крохотный, бессловесный, едва различимый контур ребенка с большими испуганными глазами тихо стонал, пожираемый темнотой. Фонарика нигде не оказалось. К утру Илюши не стало. Он растаял.

С тех пор темнота изменилась. Илюша незримо присутствовал в ней, вызывая страх и тревогу с приближением вечера, будто совсем скоро предстоит окончательный разговор. Расплывчатые контуры предметов таили в себе молчаливый укор, смутное присутствие, не отделимое от мрака. В одну из ночей сытая темнота загустела и окутала комнату, прислушиваясь к приглушенным рыданиям Вити. К утру он выткал пальцами, зовущими «Илюша, Илюша!», – черный платок невесомого кружева. И положил его на подушку пустой кровати.

Утром темнота растворялась, поспешно подбирая серые лохмотья, оброненные пропавшими без вести, растворившимися во мраке хозяевами, которым близкие не желали добра: тонкую вуаль с пола, чулок, поникший на дверце комода, шаль, скомканную в углу, черное манто из-за двери, плащ, расхристанный по потолку. Темнота уходила, воровато оглядываясь, вжимая голову в воротник. Она становилась все тоньше до тех пор, пока не начинала казаться смешной, пока не смешивалась с забытыми обрывками снов, ускользающими внутрь ночи. И однажды, через тысячи часов бессонниц, спустя сотни чашек крепкого ночного чая, после вороха газет, пробегаемых наискось, чтобы отвлечься, ускользающая от первых предрассветных лучей темнота все же по ошибке захватила и унесла черный платок Витиной бездонной печали с собой.

Елена Миглазова Дожить до смерти

Приехала очередная, третья, скорая, которая честно пыталась поставить диагноз.