Жутко вспоминать о том, как возвращались горожане, пойманные таким образом, в Маракайбо. Теперь снова заработали орудия пытки и с их помощью начали открываться уже давно забытые тайники. Земля, законопаченные ниши и срубы колодцев выдавали пиратам свои тайны и раскрывали свои сокровища. Деньги, золото и драгоценности появлялись на свет и продлевали истерзанным пленникам их жалкую жизнь.
Не помню, сколько дней продолжалось все это. Но мне казалось, что я попал в какой-то ад, к чертям, которых Лолонуа и дю Пюи были главными дьяволами.
Тут до нас дошло известие — Лолонуа ни на минуту не забывал о предосторожности, — что к нам приближаются с двух сторон испанские отряды, и притом немалые. Лолонуа созвал пиратов и дал приказ отплывать. Весьма возможно, что мы смогли бы отразить испанцев, но какой от этого прок? У солдата трофеев немного, а без добычи — жаль даже поцарапать себе кожу! Пираты начали спешную погрузку добычи на корабли. Грузили днем и ночью. Только теперь стало видно, как велика была добыча! Мне казалось, что под ее тяжестью потонут корабли.
На третий день мы вышли в море.
Я смотрел с кормы нашего фрегата на Маракайбо. Издалека оно сияло в солнечных лучах и было таким же белым, как несколько дней назад. Но я уже не мог глядеть на него по-прежнему. Перед моими глазами стоял другой город — с разбитыми окнами, выломленными дверями, с забрызганными вином, кровью и грязью стенами домов, с улицами, заваленными обломками домашней утвари и всяким мусором. Казалось, весь город походил на бычью тушу, из которой мясник вынул все ее потроха и теперь, насытившись и измазавшись его кровью, со зверски довольным видом покидал это окоченевшее, безжизненное животное.
Я позавидовал Криштуфеку, который не дожил до этих ужасов, и порадовался тому, что Селим находился со мной, на корабельной службе. Зато Жак все больше и больше огорчал меня. Пиратская жизнь пришлась ему по душе, даже очень по душе…
Глава двенадцатая,
Наше плавание продолжалось свыше трех недель. Лолонуа не торопился и на обратном пути два раза пропустил верную добычу — два корабля, проплывавшие неподалеку от нас. Завладеть ими нам не стоило бы никакого труда. Но обожравшийся удав всегда милостив к беззащитному мышонку. Милостив потому, что он сыт и ему лень пошевелиться.
Первую остановку мы сделали только у Коровьего острова. Там пираты встретились с буканьерами и запаслись у них мясом. Тут же они разделили и свою добычу. Пиратам было роздано двести шестьдесят тысяч испанских талеров деньгами, серебром и драгоценностями. Я уже не говорю о сукне, шелке и всякой мелочи, которые были также поделены. При раскладке добычи произошло одно неожиданное происшествие, которое имело еще более неожиданные последствия.
Я называю его происшествием, хотя для меня оно было настоящим несчастьем. Но в той дикой обстановке, в которой мне пришлось находиться, я и сам смотрел на него как на простое происшествие.
Дело было так.
Во время подсчета трофейного оружия, сваленного в общую кучу — я тоже принимал участие в этом, — один из пиратов протянул мне второпях неразряженный пистолет. Не глядя на него, пират нечаянно задел за курок, и пистолет стрельнул мне прямо в бедро. Корабельный лекарь внимательно осмотрел мою рану и установил, что пуля не задела моих костей, но перебила одно сухожилие… Короче, я хромаю до сих пор. Однако мне следовало благодарить свою судьбу за то, что бедро не распухло и не загноилось. Случись это, и тогда прощайте мои ноги или даже сама жизнь! Несчастья, одно за другим, преследовали меня. Я прошел через столько сражений, не получив ни одной раны, а теперь, извольте радоваться — ранение из-за простой небрежности!..
Самое же любопытное было впереди. Как я уже рассказывал вам раньше, возмещение убытков раненым выплачивалось еще до раздела добычи. Теперь, заявил дю Пюи, мне также причитается получить четыреста талеров за раненую левую ногу. Не важно, мол, когда ранили меня, — во время вылазки или при разделе добычи, — ведь не сам же я поранил себя. Действительно, деньги за ранение я получил. Вот каким еще мог быть этот дю Пюи!
Когда были выплачены вознаграждения раненым, корабельным плотникам и лекарю, получили свое и другие пираты. Новичкам, в том числе и мне с Селимом, причиталось по полдоли. Только Жак, хотя он и впервые участвовал в пиратской экспедиции, получил полную долю, — так отметил дю Пюи его особые заслуги. Ей-ей, я не завидовал бедняге в этом.
Потом наша флотилия взяла курс на Эспаньолу.
Моя рана заживала медленно. Мне нечего было и думать, что я скоро встану на ноги.
Однажды вечером — это был как раз последний вечер нашего плавания — к моей койке подсел дю Пюи.
Он спросил меня о моих дальнейших планах. Я не знал, что он имеет в виду и даже не мог сообразить, как ответить ему.
Дю Пюи покачал головой: