Неожиданно наш отряд остановился. Человек, шедший впереди, стал размахивать факелом над головой, и мы заметили, что на большом расстоянии отсюда ему отвечает такими же движениями крохотный огонек.
Наша стража уселась на землю, и мы охотно последовали ее примеру. Мы сидели и наблюдали, как отдаленный огонек постепенно приближался к нам.
Спустя долгое время, которое прошло в ожидании, я понял, как, по-видимому, далеко был от нас этот огонек и какой здесь на редкость чистый и прозрачный воздух.
Наконец свет приблизился настолько, что мы узнали в нем факел, а скоро смогли разглядеть и самого факельщика. Это был высокий, статный негр. Когда он остановился, следом за ним из ночного мрака выступили другие люди — белый и два вооруженных метиса. Белый был маленький, тощий, с жидкими седоватыми усиками и злыми колючими глазами, которые светились на его худощавом, обтянутом кожей лице.
Наш хозяин вышел ему навстречу, поздоровался с ним, взял его под руку и подвел к нам; мы вчетвером сидели на траве. Энергичными пинками проводники дали понять каждому из нас, что нам следует подняться. Тут наш хозяин вместе с прибывшим незнакомцем начали вытягивать нас по очереди на свет. Тощий малорослый мужчина измерял нас взглядом, ощупывал мускулы, поворачивал во все стороны, сильно ударял по грудной клетке и по спине и заглядывал нам в зубы. Короче, нас осматривали, как лошадей на конском торгу. Только теперь мне стало ясно, почему на корабле так заботливо ухаживали за нами и откармливали нас. Во время нашего осмотра оба дельца объяснялись на странном языке — удивительной смеси испанского с французским. Мне, по крайней мере, казалось, что этот язык был французский, — я заметил, как Жак при первых же словах незнакомца насторожился и стал внимательно прислушиваться к разговору. Мне же удалось понять только то, что можно было уловить по интонациям и жестам.
Наш хозяин, очевидно, расхваливал нас, а незнакомец охаивал. Только мы с негром прошли осмотр довольно быстро. Зато из-за Жака, который вскрикнул от боли, когда незнакомец стал грубо ощупывать ему руки, дело дошло до явного спора. При виде же невысокого и хрупкого Криштуфека незнакомец сразу отворотил нос.
Наконец они ударили по рукам, и незнакомец стал расплачиваться с хозяином фрегата. Стало быть, мы проданы.
Так вот каким образом заставил нас хозяин корабля заплатить ему за наше спасение и перевозку через океан, о которой мы его вовсе не просили.
Наш — теперь следует сказать бывший — хозяин сунул деньги в бумажник, небрежно попрощался с нашим новым хозяином и, даже не удостоив нас взглядом, отправился со своей свитой в обратный путь. Теперь он уже потерял И нам всякий интерес; впрочем, это проявилось еще раньше, в последний день, когда он ни разу не покормил нас. О том, что наше плавание закончится подобным образом, догадывался, по-видимому, один только Жак, и потому он был таким раздражительным.
Тут к нам подошел наш новый повелитель и коротко сказал, резко отчеканивая слова и жестикулируя:
— Travailler — tobacco — trois ans, comprenez?[29]
Мы поняли. Жак не без долгих размышлений сделал шаг вперед и сказал:
— Я француз.
Новый хозяин сверкнул на него глазами:
— Ага, соотечественник!
В следующее мгновение хозяин размахнулся и, хотя был маленький, ударил Жака по лицу так сильно, что бедняга, не ожидавший этого, свалился на землю. А пока на него изливался поток проклятий и ругани нового хозяина, метисы направили на нас свои пистоли и начали кричать:
— Allez! Allez![30]
Так, с самого начала, нам преподали урок, показав, что здесь никто не собирается цацкаться с нами и что мы попали, видимо, в еще более суровую школу, чем та, которую нам пришлось уже пройти. Через минуту я осмелился спросить Жака, за что ударил его хозяин, — ведь он не сказал ему ничего такого, что могло бы разозлить его. Наоборот, Жак представился ему, как француз французу.
— Вот это-то очень убедительно и объяснил мне подлый негодяй, когда я поднимался, — в бешенстве ответил Жак, пересыпая свою речь отборными ругательствами. — «Пойми, — орал этот сукин сын, — мне нет никакого дела до того, что ты — мой соотечественник. Ты и не помышляй о том, что я предоставлю тебе какие-нибудь поблажки. Здесь мы не французы, а господин и раб!»
Стало уже светать, когда мы добрались до какой-то равнины, на которой стояло несколько больших бревенчатых построек. В полумраке нам не удалось рассмотреть их как следует. Нас снова завели в сарай и — об этом мне не стоило бы даже упоминать — заперли на замок.
Единственным, что нам сунули туда потом, были кувшин с водой и несколько лепешек. Лепешки оказались невкусными и горькими, однако мы немедленно съели их.
Теперь Жак, даже не дожидаясь наших вопросов, заговорил сам. Он объяснил нам, в какую историю мы влипли.
— Я, как шулер по меченым картам, вижу, что наши дела гораздо хуже, нежели они могут показаться. Поскольку вам ничего не известно об этом, то мне придется начать объяснение от прабабушки.